— Ворон придумал, — пожал плечами Бур.
А на душе стало сразу и светло, и горько. Он разом вспомнил, как снялся с места, разом изменив свою жизнь, как поехал в Город. Поехал — и приехал. Минуя блокпосты, тропами для местных — через эфемерную границу. Уже в Городе нарвался на патруль — банально не повезло, силы правопорядка тогда формировались едва-едва. Загремел в холодную, за железную дверь, в никчёмный закуток разбомблённой котельной, метр на пять без окна и света, проворочался ночь на драном матрасе. Поутру предстал перед матёрым решительным мужиком, наделённым нежданной властью. Доложился, кто таков, ничего особо не тая.
— Шпак, значит. И чего тебя сюда принесло? В детстве в войнушку не наигрался? — раздосадованно спросил Ворон — тогда ещё не контуженный, не раненный трижды, не потерявший ступню, не взорванный в лифте вместе с дочерью и охранником.
— Из эстетических соображений, — огрызнулся Бур.
— Эстет, значит… Ну давай, Эстет, дерзай!
Новая кличка приросла намертво. Ворон определил Бура в «школу молодого бойца», выдал кое-какие подъёмные и уже много позже при случайных пересечениях на «передке» узнавал его среди прочих ополченцев, выделял взглядом в строю…
— Хороший начальник был Ворон, — подтвердил Душман.
Свесил ноги в проход, сел. Покосился на пояс Бура, ткнул пальцем:
— А браслеты зачем? Подари!
На кожаном солдатском ремне Бура блестели нержавейкой новенькие расстёгнутые наручники. Заметная вещь. Душман прямо обласкал их взглядом.
— Наши все целы, — сказал Бур. — Спасибо ещё раз. А браслеты не подарю. Они без ключей.
— Зачем тебе, а?
— Придётся кого в плен брать — вот и пригодятся.
— Оптимист! — заулыбался Душман. — Не придётся. Подари!
— Не отдам, говорю! Знакомый мент из Калуги подогнал. Дарёное не передаривают.
Душман обиделся, насупился:
— Ну и зачем дарить, а? Можешь так отдать. В общем, в другой раз что понадобится… — со значением показал пальцем на наручники. — Понял, да, Эстет?
— Будь здоров, — сказал Бур.
Когда он вернулся в Ольховатую, загорелись первые фонари. Опять повезло: у рынка стояла маршрутка, прогретая и уютная. На сегодня оставалось последнее. Бур позвонил Ветке. Она как будто даже обрадовалась, что приедет именно он. Мило, хотя и не похоже на правду.
Волонтёры, замечательные и самоотверженные девчонки, собирали в Городе всё нужное «для фронта» — не для линии же соприкосновения! — и к сегодняшнему вечеру для шатовской роты укомплектовалась очередная посылка.
Едва маршрутка тронулась, Бур прижался к стеклу, подложив под щёку форменную ушанку, и соскользнул в дрёму. Каким-то внутренним гироскопом он отмечал повороты, лбом ловил порывы ледяного сквозняка, когда входили и выходили невидимые пассажиры. Фары со встречки водили яркими кистями по сомкнутым векам.