Смотрю — капельница пустая…
— Выньте иглу, — голос еще тихий, но уже мой, не мычу…
— Терпи, не буду я тебе потом сто раз вену искать… Тебе еще этих капельниц ставить…
Закрываю глаза, почти в отчаянье, и… и где-то багульник на сопках цветет… От боли ухожу в другую реальность. Боль не становится меньше, но в этом сумрачном мареве я брожу по сопкам, где цветет багульник, я слышу голос, который звучит не извне, а где-то в моей голове. Этот голос может сказать, что будет дальше, там, где он — будет легче, надо только дойти…
Те, кто вокруг не говорите ничего, не тревожьте, не забирайте меня из зыбкого полусна…
— Давай, просыпайся… На рентген поедем.
Я лежу на животе и не могу не то, что пошевелиться, я дышать от боли не могу.
— Майя, Майечка… как ты?
Юлька. Наклоняется, ее светлые волосы падают мне на лицо, щекочут щеку.
— Ну, как — очень больно?
Осторожно, осторожно надо дышать, чтоб не застонать, не напугать Юльку, у нее же операция еще впереди. Я произношу то же, затверженное слово:
— Терпиимо…
И вдруг — ее торопливый голос:
— Слышишь, Володя, ты ее слышишь? Вот она, передо мной лежит. Живая… Говорит, что терпимо. На, поговори с ним. Он уж который раз звонит, с ума сходит…
В ухо мне суется мой же телефон, и тот же вопрос: «Как ты?», звучит теперь из немеряной дали, с острова Визе.
— Живая…
Я плачу и мне окончательно становится нечем дышать.
— Ну давай, давай… так…так…. — почти ликующее интонации врача моего Сергея Петровича, его манящая рука… Артист он, ох, артист, на всем этом казенно-больничном фоне…
И мои кургузые, с закушенной губой, не разбери-пойми какие, пыточные шаги он встречает так восторженно, точно тут прима перед ним адажио станцевала.
— Ты мне пиши, ладно, — слезы у Юльки льются рекой, — Ты мне обязательно пиши обо всем… Что дома скажут о твоей новой фигуре… Как впервые на улицу выйдешь, какое платье себе купишь…
Последнее объятие, всхлип. Операция у Юльки тоже прошла благополучно, правда, лежать ей еще долго.
Но мы живы. Стоим, обнимаемся и плачем, как два солдата-ветерана, намучившиеся войной, но дожившие до Победы.
Наивная чукотская девушка… Я думала, что, уезжая из столицы, платье-то себе я непременно куплю. Я его видела — синее, длинное, в брызгах стразов. Праздничное… Потому что это — первое мое вечернее платье. И оно будет на мне сидеть так же красиво, как на манекене… Я буду ходить и искать его, и найду, и буду мерить, впервые не стесняясь, что продавщица заглянет в кабинку.
А оказалось — у меня нет сил не только на то, чтобы шляться по магазинам — но на такси бы до вокзала доехать…