А черт его знает, да и не особенно-то это и интересно, куда интересней другое узнать – где сейчас Субэдей? – в точности. Насколько помнил Ремезов, монголы ходили в дальние походы зимой – а летом-то как, по шоссе, что ли? Или вдоль железных дорог? Вот именно, летом-то, окромя как по рекам да по редким купеческим трактам, никаких особых путей-дорожек не имелось и вовсе. Значит – зимой. А до зимы еще было время. И нужно было прожить его так, чтоб потом не было мучительно больно… Тьфу ты! Опять комсомолец вылез! Уж лучше бы Франсуа Мориак.
– Звал, господине? – загодя поклоняясь, орлом взлетел по ступенькам Михайло-рядович.
Ухмыльнувшись, Ремезов похлопал его по плечу:
– Звал, звал, а как же! Давай, заходи, Михаил, дело есть – полную опись составить.
– Опись? – недоуменно заморгал тиун.
– Ну да, ну да. Кто у меня есть, да что должен. Нешто возможно без описи?
Павел неожиданно вдруг осекся на этой фразе – «нешто возможно». Раньше-то он таким макаром не выражался, а вот теперь… теперь и речь местную понимал, хотя человеку двадцать первого века во всяких там «зело» да «понеже», казалось, без пол-литры и не разобраться. А Ремезов понимал – да… видать, что-то и от Заболотнего Павлухи проклевывалось.
– Итак, что там у нас, запишем… – усевшись за стол, Павел потер руки. – Ты чего чернила-то не принес, пергамент?
– Нету пергамента, батюшко – дорог зело.
«Боярич» вскинул глаза:
– А на чем же вы тут пишете? На березовой коре?
– Бывает и так, писалом. Одначе давно тут никто ничего не писал, – честно признался рядович.
– Так и ты, Михайло, неграмотен? – удивился молодой человек.
– А тут во всех деревнях, батюшко, никого грамотного нет – чай, не посад, не город.
– Понятно, понятно, – нехорошо прищурился Павел. – Сиволапые мы, писать-читать не разумеем. А кто разумеет? Поди, Демьянко Умник один? Где он сейчас?
– На глине. С другими отроками месят, таскают.
– «На глине», – скривившись, передразнил Ремезов. – Единственный-то грамотный человек. А ну, вели позвать его, да живее!
– Сейчас спроворю, боярин-батюшка!
Мухой вылетев из-за стола, рядович скрылся за дверью.
Так вот и стали разбираться – вдвоем – а третий (Умник) на берестине выделанной писалом острым записывал. Сначала людишек переписали, потом земли. И того на круг вышло взрослых мужиков да баба на усадьбе да по всем селеньям, да на выселках: холопов обельных полтора десятка душ, да семь челядинок, да дюжина закупов, да рядовичей, включая самого тиуна, четверо, да двадцать – в те времена говорили – «полсорока» – смердов. Не бог весть что… но и не так уж и мало вышло. О землях же – о тех особо сказать надобно. Собственно вотчинные запашки – вокруг Заболотицы, в лесищах, тако же и дальше землица, Всеволодом-князем жалованная. Все – огнища.