Приставники, потупившись, молчали.
— Ваше превосходительство! — Покровский повалился на колени. — Не погубите! Не доглядел, виноват! Лично проведу следствие, наведу порядок! Под суд отдам! Выгоню без выходного пособия, с «волчьими билетами»! Сами же знаете, ваше превосходительство: во всех тюрьмах порой носят запретное!
— Встань! Не позорь мундир! Поглядим… Ежели мой следователь добьется от арестанта того, что мне нужно — оставлю без последствий! Но всю эту братию разгонишь без рекомендаций, понял
В дверь надзирательской просунулась лысина Медникова:
— На два слова бы, ваше превосходительство!
Зволянский вышел из надзирательской, плотно прикрыл за собой дверь. Вскоре из коридора донеслись отголоски гневного директорского баритона:
— С ума съехал, Медников? Меня под суд особого присутствия подвести хочешь? Сам по «Владимирке» кандалами позвенеть?!
— А иначе никак, ваше превосходительство! Ну в карцер его загоним — и что толку? Он и там ничего не выдаст!
— Замолчи! Ты хоть понимаешь, что предлагаешь?! Может, за пазухой эту дрянь носишь?!
— Мне-то ни к чему, ваше превосходительство! Для общего бы дела, а?
— А ежели наврет твой Александров? Чего руками разводишь? Нет, нет и нет! Не дозволяю!..
Не понимая, в чем дело, смотритель беспомощно озирался, заглядывал в глаза Лаврову. Приставники, видимо, понимая в происходящем больше, тихо вздыхали.
Пошумев, директор начал успокаиваться и давать Медникову более-менее связные указания, впрочем, перемежая их нецензурной бранью:
— Только потихоньку, понял? Изымешь ключи и сам возьмешь! От касторки-то отличить эту гадость сможешь? Ну, с Богом!
Вернувшись в надзирательскую, Зволянский поманил пальцем смотрителя:
— Проводи сей же час следователя в больничку вашу. Доктор-то на месте?
— Куда ему деваться — полагаю, что на месте. Однако… Должно, пьян, ваше превосходительство, как уж водится…
— Сам разбирайся! В общем, для пользы дела следователь кое-что у твоего доктора попросит.
— Не знаю, что именно, и знать не желаю! — вдруг заорал директор так, что все вздрогнули. — Подлецы! Сами под суд идете и меня тянете! Вон! Все вон! И попробуйте без этой гадости вернуться!
* * *
Из Литовского тюремного замка Зволянский возвращался мрачнее тучи: еще бы! Он, директор Департамента полиции, вынужден был покрывать вскрывшиеся факты мздоимства, грубейшие нарушения правил содержания арестантов. С его ведома и «благословения» откровенность арестанта Александрова была куплена ценой наркотического снадобья, вытребованного в аптеке у тюремного доктора.
Лопухин тоже был невесел, он жалел сестру. Мало того, что замужество обрекло некогда веселую и бойкую девицу на постоянное пребывание за мрачными тюремными стенами. Лопухин сомневался в том, что безобразия, творимые надзирателями и приставниками, являются тайной для зятя. Черт с ним, если он просто глуп — а ежели не по скудоумию подписывал десятками челобитные арестантов о закупке для них продуктов по сумасшедшим ценам? Да что продуктов! Вон, тому же Александрову с товарищем тайком носили и кокаин, и морфий, будь он неладен! Достукается ведь, паразит, сам под суд попадет — а Зиночке куда тогда приткнуться? Деток, спасибо, Бог не дал…