— Уже поставила, — донеслось из кухни.
Фома Прохорович оперся локтями о стол.
— Значит, Антоша, новый год встречаем во всеоружии? Так… Валялся я тут, — он кивнул на кровать, неумело прикрытую одеялом, — и все думал… много думал, потому что больному человеку ничего другого не остается, кроме как думать. Случится заглянуть в газету — так и прет на тебя оскаленная рожа американского захватчика; дипломаты лисьи петли выделывают, хитрят, а в Корее идет побоище, гибнут люди… Страшные тучи собираются, вот что… Как тут не думать? — Фома Прохорович передохнул, опять погладил скатерть. — А отложишь газету — сейчас же очутишься в кузнице: издалека-то вроде бы заметнее, где что неладно, где неисправно, куда кинуть силы. Думал я и над словами Леонида Гордеевича Костромина… Быть может, в других бригадах считают, что это вопрос завтрашнего дня, а для нас, Антон, это задача на сегодня.
Антон подался к кузнецу, навалился грудью на стол:
— За этим и пришли к вам, Фома Прохорович!
Бесшумно вошла Мария Филипповна, полная женщина с добрым и умным лицом русской матери и мягкими движениями, внесла поднос с чайным прибором и домашним печеньем.
— Вот вам, забавляйтесь хоть всю ночь, — проговорила она немного нараспев и поставила перед ними поднос. — Он у меня слова не может сказать, покамест не промочит горло чаем. — Разлила чай и присела к уголку стола, подперла рукой подбородок и как будто пригорюнилась слушая.
— Знаете, Фома Прохорович, о чем я мечтаю? — торопливо высказал Антон свое самое заветное: — О собственном клейме.
— Да ну?! Ты это серьезно?.. — Полутенин удивленно и с опаской оглянулся на Володю, будто Антон сказал что-то непозволительное.
— Вполне серьезно. Если бы мы с вами его имели, то сразу бы убили двух зайцев: дали бы отличную продукцию и ликвидировали бы контролера.
Кузнец откинулся на спинку стула, ухмыльнулся:
— Ишь ты, как разогнался! На всех парах! Не жалко ликвидировать даже предмет своих воздыханий?
Антон убрал под стол руки, зажал их в коленях.
— Она для него больше не предмет, — ответил Володя.
— Да что ты?! — удивился Фома Прохорович. — Значит, старик отстал от событий. А ведь как убивался-то он по ней, бедняга… Кто же утешил?
— Нашлась одна такая, — сказал Володя. — Только неизвестно, чего там больше — утешений или опять терзаний.
— Эх, молодежь, — ласково промолвила Мария Филипповна и сочувственно вздохнула.
Антон проворчал, не поднимая глаз:
— Я вам про клеймо, а вы…
Фома Прохорович громко засмеялся, вытирая полотенцем шею и грудь, подмигнул:
— Клеймо не убежит… — Он вздохнул. — Эх-хе-хе!.. Надоело, значит, работать по-старому, захотелось жить бесконтрольно?..