Заставленные кактусами окна квартиры Ниткиных выходили на территорию кремля. Солнечные лучи в последний раз высветили кресты на Троицком соборе и погасли, к окнам подступили синие сумерки.
В церковь Марк решил идти в полночь – появляться раньше не имело смысла, а позднее можно было нос к носу встретиться с чернобородым.
Свое обещание Ниткин сдержал – приготовленного им ужина хватило бы на десяток голодных мужчин, а он все расстраивался, что нет жены, которая угостила бы нас «по-настоящему».
Мы искренне успокаивали гостеприимного хозяина, однако при этом я подумал про себя, что его жена уехала в Москву весьма своевременно, – ее присутствие стеснило бы нас, а особенно, наверное, Пташникова, который, как мне показалось, не был большим любителем женского общества. Я не спрашивал старого краеведа, но почему-то был уверен, что он убежденный холостяк.
Подав на стол кофе в таких больших кружках, что из них впору было пить квас, Ниткин спросил, почему вместе с нами не пришел Окладин.
– У него с утра лекции, очень торопился в Ярославль, – объяснил Пташников, мелкими глотками с удовольствием отпивая кофе.
Ниткин поставил свою кружку на стол:
– Какие могут быть лекции в воскресенье?
– Действительно, ведь сегодня суббота, – чуть не поперхнулся Пташников. – Как я сразу не сообразил? И Окладин хорош, не мог придумать более подходящей отговорки.
Однако Марк быстро, с какой-то непонятной поспешностью нашел другое объяснение поступку историка:
– Михаил Николаевич из отпуска едет, целый месяц в календарь не заглядывал, вот и ошибся – решил, что завтра понедельник. Со мной такое тоже бывало.
– Вроде бы Окладин не тот человек, чтобы потерять счет дням, – недоверчиво заметил я и опять, в который раз, вспомнил сообщение Зинаиды Васильевны о ночной прогулке историка.
– Это точно, – согласился Пташников. – Наверное, у Михаила Николаевича не только каждый день, но и каждый час на год вперед расписан. Я думал, такими пунктуальными только немцы бывают.
– Жаль, что он не нашел возможности зайти ко мне, – огорченно произнес Ниткин. – Хотелось узнать, как у него обстоят дела с докторской диссертацией. Вам он ничего не говорил?
– Когда? Мы только вчера познакомились с ним в электричке, – сказал Пташников.
– Ах, вон как! Тогда все ясно. Как я понял, Михаил Николаевич сходится с людьми трудно, вряд ли он поделился бы этой историей при первой же встрече.
– А что за история? – простодушно спросил Пташников. – Нам вы ее не расскажете?
Не трудно было заметить, что разговор об Окладине всерьез заинтересовал Марка, он не спускал с Ниткина глаз. А тот, как было видно по выражению его лица, уже раскаивался, что завел этот разговор, однако оборвать его тоже не нашел возможным.