Поднимаясь из воды, она потянулась блаженно, чувствуя радость каждой клеточкой тела, медленно вышагнула из ванной. Взяла в руки нежно-пушистое богатое махровое полотенце и снова, в который уже раз, испугалась пронзившего ее чувства собственной ничтожности, неприкаянности, случайности, недостойности всей этой роскоши, так неожиданно и в одночасье на нее свалившейся; втянув голову в плечи, пугливо оглянулась на дверь ванной, как будто кто-то строгий и значительный должен вот-вот войти и спросить непременно – а что это ты, интересно, тут делаешь, Ксюша Белкина, и место ли тебе здесь вообще! И будто в оправдание перед этим строгим и невидимым судией начала вспоминать, прокручивать в голове тот их долгий ночной разговор с Лизой и успокаиваться потихоньку, как после сильного испуга…
– Ксения, вы живите, сколько хотите, и не думайте ни о чем! Я эту квартиру никогда продавать не буду, но и возвращаться не собираюсь тоже! Просто пусть она у меня будет, и все. Как виртуальная связь с родиной… Так что живите! А платежи всякие квартирные я авансом оплатила, надолго, для отца еще старалась… И пользуйтесь всем, конечно же – бельем там, посудой…
– Спасибо, Лиза, спасибо… – уже в который раз принималась благодарить ее Ксюша, наклоняя при каждом «спасибо» голову, будто Лиза могла каким-то образом увидеть и оценить ее искреннюю благодарность.
– Ну что вы заладили – спасибо да спасибо! Странная вы, Ксения, ей-богу… Шубку-то мою успели хоть поносить?
– Д-д-а… Спасибо…
– Да ладно… Я же вам тоже очень благодарна! Как подумаю, что отец мог последние дни в полном одиночестве провести – так мне плохо становится! Вас как ангел ему на крыльях принес… Да, его всю жизнь женщины любили… Жил любимым и умер любимым… – Голос Лизы потеплел, завибрировал грудными нотами. – Так что на душе у меня благодаря вам спокойно теперь. И поверьте мне, Ксения, это дорогого стоит! Так что живите себе и ни о чем не думайте…
Они долго еще тогда говорили. Обо всем. О Ксюшином коммунальном беспросветном существовании, о маме, о Вите, об Ольке, об Иване Ильиче, о бухгалтерше Нине, о Серегином хамстве, о пушкинских стихах, о начавшейся в грязном городе весне…
– Как же вы со всем этим живете, Ксения? Ведь так нельзя… – удивлялась по ту сторону телефонной трубки Лиза. – Нельзя выслужить любовь и уважение окружающих за счет самоуничижения, что вы! Эдак можно черт знает куда зайти…
– Да, я понимаю… – оправдывалась Ксюша в порыве откровения. – Теперь-то я все понимаю! А все равно – так страшно развернуться лицом к этим самым окружающим! Они же к моему протесту не привыкли, боюсь, по развернутому лицу и ударят…