Слышатся чьи-то голоса. Четверо входят в сонную тишину пакгауза. Безногий, вздрогнув, смеется в спину Леденчику, который продолжает молиться, и, пожав плечами, решает подождать до завтра с обсуждением «шляпного дела». Спать он боится и потому направляется навстречу вошедшим, просит закурить и грубо обрывает их похвальбу:
– Да кто же поверит, что таким щенкам, как вы, удалось справиться с бабой?! Это наверняка был какой-нибудь…
Четверо немедля вспыхивают:
– Ты что, правда не веришь или дураком прикидываешься? Хочешь, пошли завтра с нами! Ты таких и вовсе-то не видал!
– Нет, нет, – издевательски смеется в ответ Безногий. – Я к этим равнодушен.
И отходит прочь.
Кот спать не ложится. Он всегда выходит в город после одиннадцати вечера. Он чистюля и франт, кожа у него бело-розовая, и потому, стоило ему только появиться в шайке, Долдон сделал попытку прихватить его. Но Кот уже в те времена отличался немыслимым проворством и к тому же вовсе не был «мальчиком из хорошей семьи»: тут Долдон дал маху. Кот пришел к «генералам» из другой шайки, носившей имя «Индейцы Малокейро» и обитавшей под причалами Аракажу, в Баию же приехал на тормозной площадке товарняка. Ему шел уже четырнадцатый год, он прекрасно знал, какие нравы царят среди бездомных подростков, и мигом догадался, с чего это Долдон, приземистый, коренастый, уродливый мулат, взялся так его обхаживать: угощал сигаретами, поделился ужином и вызвался показать город. Там они украли пару новых башмаков, выставленных в витрине на Байша-дос-Сапатейрос.
– Я знаю, кому их загнать, – сказал тогда Долдон.
Кот оглядел свои ботинки – они уже просили каши.
– Я лучше себе оставлю. Мне давно нужны новые.
– Ты и в этих загляденье, – восхитился Долдон, который по большей части ходил босиком.
– Я уплачу твою долю. Сколько они могут потянуть?
Долдон воззрился на него. Кот был одет в заплатанный пиджак, но при галстуке и в перчатках – чудо из чудес!
– Фасонишь, да? – улыбнулся он.
– Я рожден не для этой жизни. Я рожден для большого света, – произнес Кот фразу, которую услышал однажды от какого-то коммивояжера в кабаре в Аракажу.
Долдон находил, что его новый товарищ – настоящий красавец. Внешность Кота и правда бросалась в глаза, и, хотя в его красоте не было ничего женственного, она привлекла Долдона, которому, в довершение всех бед, совсем не везло с женщинами: он выглядел младше своих тринадцати лет, был мал ростом и невзрачен. А Кот к четырнадцати годам успел вымахать и уже любовно пестовал пушок над губой – тень будущих усов. Долдон в эту минуту любил его всем сердцем и потому сказал: