«Совсем ребенок, совсем ребенок» свистел в ушах ветер, «совсем ребенок» подтверждала мелодия самбы, «совсем ребенок» твердил какой-то внутренний голос.
Однажды ночью, темной зимней ночью, когда рыбаки не отваживались выходить в море, когда всерьез разгневались на людей Иеманжа и Шанго, когда только вспышки молний освещали затянутое низкими черными тучами небо, Педро Пуля, Безногий и Большой Жоан провожали до дому матушку Анинью, «мать святого». Жрица пришла к ним в пакгауз еще днем, но, пока объяснила, о чем хочет попросить «генералов», наступила грозовая, наводящая страх ночь.
– Огун прогневался, – объяснила матушка Анинья.
Огун-то и привел ее к «генералам». Во время очередной облавы полиция нагрянула на террейро, которое хоть и не было в ведении матушки Аниньи – туда-то ни один полицейский сунуться бы не посмел, – но все же находилось под ее покровительством, и в качестве вещественного доказательства идолопоклонства уволокла изображение Огуна. Жрица приняла все меры, чтобы вернуть святого на место. Первым делом она отправилась к одному из своих друзей, преподавателю медицинского факультета, – он часто приходил на кандомбле, потому что изучал негритянские верования, – и попросила помочь. Тот обещал разбиться в лепешку, но Огуна из полиции вызволить, однако вовсе не для того, чтобы вернуть его на террейро, а чтобы приобщить к своей коллекции африканских идолов. Пока Огун находился в полиции, Шанго, разгневавшись, наслал грозу.
Отчаявшись добиться толку от преподавателя, матушка Анинья пошла к «генералам», с которыми дружила уже давно: все чернокожие и все бедняки Баии – в друзьях у «матери святого», для каждого найдется у нее теплое слово, материнская ласка. Она лечит их, когда они хворают, она соединяет влюбленных, она может навести порчу на дурного человека и избавить от него мир. Матушка Анинья все рассказала Педро Пуле. Тот бывал на кандомбле редко, наставления падре Жозе слушал еще реже, но и жрицу, и падре считал своими друзьями, а у «генералов» принято помогать друзьям, попавшим в беду.
И вот сейчас они провожали «мать святого» до дому. Вокруг бушевала яростная грозовая ночь. Струи дождя заталкивали их под большой белый зонт матушки Аниньи, а она с горечью говорила:
– Не дают беднякам жить… И нас в покое не оставляют, и богов наших. Бедняку ничего нельзя: танцевать нельзя, славить своих святых нельзя, просить их о милости – тоже нельзя. – Голос у нее был скорбный, совсем какой-то не ее. – Мало того что мы мрем от голода, нет, решили еще и святых у нас отнять!.. – Она вскинула кулаки, погрозила кому-то.