— Понятно.
— Ну — вот и все.
— Да, — сказал он, — вот и все.
«Вот и все,» — подумал он и устало поднялся. Закурил сигару и выпустил в окно большое кольцо дыма. Дым отрекошетировал от стекла, по которому снаружи барабанил холодный дождь. «Вот и все,» — подумал он снова. Он, черт побери, готов сделать вид, что ничего не понял. И если бы Фрэн остановилась на этом — ну, призналась бы, что подделала отчет и все, — тогда бы не было никаких проблем. Ни для кого.
— Что вы собираетесь делать? — спросила Фрэн у него за спиной.
— Что ты сказала?
— Что вы собираетесь делать?
Он повернулся и снова пристально посмотрел на нее.
— А что бы ты сделала, Фрэн?
— Ну… это же преступление.
— Ну, а вдруг вообще не было никакой ошибки, Фрэн? И сейчас ты просто-напросто оговариваешь себя или даже лжешь?
— Вы же знаете, что это не так.
— Фрэн… Фрэн… — Он сел, обхватил руками седую голову, провел ладонями по густой шевелюре, по кустистым бровям и грубым чертам.
— Фрэн, тебе ведь, наверное, приходилось видеть, как доктор шлепал новорожденного слишком слабо или с запозданием? Родился урод, и врач видит это и шлепает его для видимости, и этот ребенок так и не делает первого вдоха, а мать остается в неведении. Как, впрочем, и все остальные.
— Да, сэр.
— А помнишь, Фрэн, как всего несколько лет назад недоношенные дети слепли у нас в боксах из-за неправильной подачи кислорода? Помнишь ли ты, как смотрела на некоторых из них, зная, что они будут слепыми и что вообще они не жильцы, то есть ни одного шанса — ну, скажем, фунта полтора весом, — а родители, конечно, переживали, ведь им-то никто не говорил, что ожидает их ребенка, поэтому они пребывали в полной уверенности, что все идет как надо, все превосходно — милое дитя сражается за жизнь. А потом ребенок умирал. Родители узнавали, Наконец, всю правду, поэтому горевали недолго. И заводили себе другого ребенка.
— Да, сэр, я помню это.
— Фрэн, ты когда-нибудь допускала небрежность в уходе за такими детьми? Случалось ли, что ты, например, отключала кислород или делала какую-то ошибку, приготавливая смесь для кормления? — Он наблюдал за ее лицом. Фрэн покраснела. Отвела глаза, потом прямо посмотрела на него.
— Это совсем другое дело, — сказала она.
— Ты уверена?
— Это же не явное действие.
— Выходит, что убийство из милосердия допускается, но только как результат преднамеренной небрежности, а не открытого действия? Я правильно тебя понял, Фрэн?
— Не знаю.
— Фрэн…
— Доктор Монфорд сделал это, я в этом уверена, иначе я не могу объяснить исчезновение морфия! И я не собираюсь разводить дебаты на эту тему! Я пришла сказать вам, что случилось, и я это сделала, хотя, может быть, и в ущерб себе. А вы пытаетесь доказать мне, что все, оказывается, было не так! — Она вскочила. Глаза у нее сверкали от возмущения, однако доктору Келси показалось, что в них была и вина тоже. Она вся напряглась и резко бросала слова прямо ему в лицо. «Да, без сомнения, тут замешаны чувства. Что-то личное. У нее это на лбу написано», — подумал доктор, когда она, резко повернувшись, пошла к выходу.