Гай беспокойно мерял шагами гостиную. Дом не отапливался более трех недель, и керосиновая печка никак не могла прогреть его до комнатной температуры. Он разжег большой кирпичный камин и сидел перед ним, потирая руки, пока в комнате не стало теплее. Снаружи пьяные голоса выводили песню: «Ведь он такой отличный парень, ведь он отличный парень».
— Да уж, парень хоть куда, — вздохнул он, глядя в огонь, потом пошел на кухню и приготовил себе виски. Кто-то сначала тихонько, потом громче постучал в заднюю дверь, и голос доктора Сола Келси позвал: «Гай… Открой, Гай!»
Он отодвинул засов. Цезарь на поводке рванулся вперед и Гай, наклонившись, прижал к себе повизгивающего, ошалевшего от счастья пса.
— Соскучился, — сказал доктор Келси, задвигая засов. — Боже, как он скучал по тебе! — И Гай рассмеялся, впервые за все эти дни. Он налил Солу виски и прошел с ним в гостиную. За окном все еще шумела и пела пьяными голосами радостная толпа.
— Почему бы им не пойти домой, черт побери? — раздраженно сказал Гай.
— Они хотят, чтобы ты вышел и сказал им что-нибудь.
— Что именно?… Я уже все сказал. Что я еще должен сказать?
— Мол, ценю вашу преданность… Спасибо, друзья. Ну, ты знаешь, что говорят в таких случаях. Иначе они всю ночь будут здесь торчать.
— Ну хорошо, хорошо! — Он со стуком поставил на стол бокал, вышел в приемную и открыл входную дверь. Мужчины зааплодировали. Потом все одновременно стали выкрикивать приветствия. Он узнал в толпе Чета Белкнапа и Билла Уоттса, других рыбаков, несколько человек с консервного завода, пришли его пациенты, старые друзья, одноклассники и люди, которых он почти совсем не знал и которые притащились сюда, чтобы выпить пивка да погорланить песни. Было в толпе и несколько женщин, причем большинство тщетно пытались утащить мужей домой. Он увидел Фрэн Уолкер. Она подняла глаза и взглянула на него из-под повязанного на голову клетчатого шарфа. Лицо у нее было бледное и безжизненное. Она долго молча смотрела на него, потом вдруг подалась вперед, и с губ ее сорвался отчаянный крик: «Гай, прости меня, Гай… Прости, прости меня». Голос ее потонул в шуме толпы, она повернулась и бросилась прочь, в темноту.
Гай проводил ее взглядом. Потом посмотрел на смеющихся, приветствующих его людей. «Вы ничего не знаете, — крикнул он. — Спасибо, спасибо, но вы действительно ничего не знаете, ничего!» Он повернулся, вошел в дом, и в это время как раз появился Ларсон Уитт, чтобы утихомирить и разогнать толпу.
В гостиной Гай одним глотком допил виски и сел, прижав к своим коленям голову Цезаря. «Ты тоже ничего не знаешь, Сол. Никто ничего не знает. Ни одна живая душа в этом городе — я предал вас всех, понимаешь ты это?» — воскликнул он.