Весь вечер у нее были натянуты нервы. На улице ревел ветер. Даже обычно спокойная гавань была вся сплошь покрыта барашками. Она то и дело поглядывала на кипящее море. Пыталась занять себя чем-нибудь. Дозаправила керосиновую лампу (днем отключилось электричество), вымыла несколько тарелок и поправила подушки на диване красного дерева. Мебель вся была красного дерева, стены — узловатые сосновые бревна, украшенные чучелом форели, гравюрами с изображением парусников и моделями знаменитых гоночных лодок.
Это было незатейливое, но уютное пристанище холостяка — любителя спорта.
Самого мистера Т. Левиса она никогда не видела, но в спальне висел его портрет, на котором был изображен загорелый крупный мужчина, стоящий рядом с пойманной им меч-рыбой. «Мистер Левис», — произнесла она вслух. «Теодор Левис», названный, возможно, в честь Тедди Рузвельта. Интересно, думала она, говорит ли мистер Левис когда-нибудь «браво» или «не выпускайте из рук дубинки», или «только вперед». Интересно, встретится ли она когда-нибудь с мистером Левисом?
Придет ли Гай, думала она.
Лампа дымила, и она немного подкрутила фитиль. Зайдя в спальню, посмотрела оценивающе в большое, во весь рост, зеркало на свои черные брюки и красную свободную блузку. Расчесала волосы и подумала о том, что Джон Треливен написал Гаю против ее воли. Но Мар не сердилась на него. Скорее наоборот. Впервые за много дней она вздохнула, наконец, свободно и ждала теперь Гая, охваченная неудержимой, какой-то болезненной страстью.
Вернувшись в гостиную, она села и не шелохнулась до тех пор, пока не хлопнула дверца автомобиля и не раздался стук в дверь. Она закрыла глаза и подождала, пока он не постучал трижды и, перекрывая вой ветра, дважды не позвал ее: «Мар… Мар…» Тогда она встала и впустила его в дом.
Гай поспешно закрыл за собой дверь. Он стоял как вкопанный и молчал, не отрывая от нее глаз.
— Здравствуй, Мар, — наконец вымолвил он.
Она ответила:
— Здравствуй, Гай, — и прижалась всем телом к его мокрой куртке, а он, нежно обняв ее, пошутил:
— Толстеем?
Она кивнула в ответ и тогда он сказал:
— Я люблю тебя, — и у него за спиной громко залаял Цезарь.
Она легонько отстранила его и стала изучать его лицо — бороду, растрепанные отросшие волосы и сумасшедшие глаза.
— Гай… я люблю тебя, Гай… Гай, я люблю тебя… — Потрепав Цезаря, добавила: — И тебя, Цезарь, я люблю тоже.
Гай приготовил себе виски. Они сели на диван красного дерева, и он, отхлебнув виски, сказал:
— Не будем говорить об этом. Завтра я пойду в больницу и все узнаю сам. Я скажу им, что моя фамилия Слоан. Скажу, что был дураком, когда развелся с тобой. Не знал, что ты беременна, — ничего не знал. Скажу, что мы снова поженимся.