А эта безумная… Эта безумная портила бумагу. Антейна это так потрясло, что он едва сдержался.
Однако…
Птицы были выполнены необычайно тонко, во всех подробностях. Они теснились на полу, покрывали кровать, выглядывали из двух маленьких выдвижных ящиков тумбочки. И были – он не мог этого отрицать, – такие красивые. Антейн прижал руку к сердцу.
– Вот это да, – прошептал он.
Узница лежала на кровати, забывшись беспокойным сном, однако при звуке его голоса заворочалась и потянулась, очень медленно. Все так же медленно она подтянула локти, оперлась на них и с трудом, по миллиметру приподняла верхнюю часть тела.
Антейн едва мог ее узнать. Не было больше прекрасных черных волос – узницу обрили наголо, – не было ни огня в глазах, ни краски на щеках. Губы стали узкими и оплыли, словно узница не могла выдержать их тяжесть, увядшие щеки запали. Даже родинка в форме луны на лбу была тенью прежней отметины и походила на случайный мазок углем. Ловкие маленькие руки были покрыты мелкими порезами – наверное, от бумаги, подумал Антейн, – а на кончиках пальцев темнели чернильные пятна.
Взгляд ее достиг Антейна, ушел вбок, вернулся, двинулся вверх, потом вниз, не останавливаясь. Она не могла сосредоточиться.
– Я тебя знаю? – медленно спросила она.
– Нет, мэм, – ответил Антейн.
– Но я откуда-то, – она сглотнула, – тебя знаю.
Казалось, что за каждым словом ей приходится нырять в бездонный колодец.
Антейн огляделся. Неподалеку стоял небольшой столик, тоже с бумагой, но на сей раз покрытой рисунками. Это были ни на что не похожие карты, подробнейшие, испещренные надписями, которые Антейн не в состоянии был прочесть, и пометками, смысла которых он не понимал. В правом нижнем углу каждой карты были написаны одни и те же слова: «Она здесь; она здесь; она здесь».
«Кто – она?» – подумал Антейн.
– Я член Совета старейшин, мэм. Ну, то есть будущий старейшина. Пока еще ученик.
– А, – сказала она и снова упала на спину, уставившись пустым взглядом в потолок. – Вот ты кто. Я тебя помню. Ты тоже пришел посмеяться надо мной?
Она закрыла глаза и рассмеялась.
Антейн попятился. При звуке ее смеха по спине у него побежали мурашки, словно за шиворот ему плеснули холодной водой. Он перевел взгляд на висевших под потолком птиц. Как ни странно, удерживавшие их нити больше всего походили на пряди длинных и черных волнистых волос. Что еще удивительнее, все птицы были повернуты головами к Антейну. Развернулись ли они сами или висели так с самого его прихода?
У Антейна вспотели ладони.
– Скажи своему дяде, – сказала узница медленно-медленно, выкладывая одно слово за другим, словно тяжелый округлый камень в ровной череде таких же камней, – что он ошибся. Она здесь. И она несет с собой ужас.