. Он описывал безнадежную неподготовленность к катастрофе и долгую историю нарушений безопасности, которая к ней привела. «После того как я побывал на Чернобыльской станции, я сделал однозначный вывод, что чернобыльская авария – это апофеоз, вершина всего того неправильного ведения хозяйства, которое осуществлялось в нашей стране в течение многих десятков лет», – писал Легасов в своем завещании, которое появилось под заголовком «Мой долг рассказать об этом». К сентябрю 1988 года, в условиях быстрых изменений системы, Политбюро восприняло озабоченность общества и прекратило строительные работы на двух новых атомных станциях, хотя одна из них – на окраине Минска – была почти готова
[1428].
Спустя десять месяцев советский инженер и писатель Григорий Медведев опубликовал сенсационное разоблачение аварии в журнале «Новый мир». Несмотря на гласность, у Медведева ушло два года на то, чтобы пробить публикацию – против воли КГБ и комиссии по цензуре Чернобыля, специально созданной, чтобы оградить общество от наиболее чувствительной информации[1429]. За этим стоял Борис Щербина, председатель правительственной комиссии, справедливо опасавшийся того, что Медведев может рассказать о его действиях в Припяти. «Чернобыльская тетрадь» Медведева, представлявшая поминутную реконструкцию событий 26 апреля и основанная на его поездках на место событий и десятках интервью со свидетелями, оказалась взрывчатым материалом. Виктор Брюханов представал бесхребетным дураком, руководители советской атомной отрасли – бездушными и некомпетентными бюрократами, в тексте рассказывалось, как Щербина бессмысленно откладывал эвакуацию обреченного атомграда. Вступление к книге написал самый известный советский диссидент Андрей Сахаров, недавно отпущенный из внутренней ссылки Горбачевым. В письме, которое он направил Генеральному секретарю, Сахаров пригрозил, что, если Центральный комитет не разрешит публикацию материала Медведева, он лично займется самым широким распространением содержащейся там информации[1430]. «Все, что касается чернобыльской катастрофы, ее причин и последствий, должно стать достоянием гласности, – писал Сахаров во вступлении. – Нужна полная, неприкрытая правда»[1431].
В феврале 1989 года, почти через три года после аварии, сюжет программы «Время» открыл советским людям, что истинный масштаб радиоактивного загрязнения за границами 30-километровой зоны скрывался и общая площадь загрязнения вне зоны фактически даже больше, чем площадь внутри[1432]. «Все же гласность побеждает, так мы могли бы начать этот рассказ», – сказал корреспондент, стоя перед картами, показывающими наиболее радиоактивные места на расстоянии до 300 км от станции, уже на территории Белоруссии – в Гомельской и Могилевской областях, где в апреле и мае 1986 года люди видели черные дожди