Мы не часто говорили с ним на тему эмиграции. Он прекрасно знал о моих связях с заграницей. Но никогда не влезал в мои дела, не интересовался подробностями и слухам о моей причастности к криминалу тоже не верил. Но всегда, почти всегда Володя как-то странно отшучивался о своей возможной поездке в Израиль: хочет, мол, взрослый бычок парного молочка, да кто ж ему даст. Хотя трепета перед заграницей у него никогда не было. Удивление, порой даже восхищение — это да! И при этом боль за свое Отечество, возмущение, недоумение. Даже негодование — как же так, мол, мы войну выиграли. А живем хуже многих! Но критиканством он не занимался, ни в творчестве, ни в быту. Хотя мог в разговоре пульнуть едкими словами в адрес даже не столько тогдашнего режима, а каких-то конкретных людей в руководстве страны.
В Израиль он поехать хотел. Мы с ним об этом действительно толковали. Но времена были такие тугие, что для обычного советского человека даже думать об этом было как бы опасно. Между СССР и Израилем шла такая странная, негласная война. Меня же с этой страной связывал бизнес, устоявшиеся семейные узы. У Высоцкого к Израилю не было ничего, кроме обычного человеческого интереса. Но скажу откровенно — еврейская тема все же крайне его возбуждала. Не знаю, гены это или какой другой внутренний интерес, но даже некоторые его песни свидетельствуют как раз о том, что Володе не был безразличен еврейский мир. Вполне допускаю, что детство его прошло в среде, где люди разных национальностей жили вместе. Евреев среди них хватало.
Но Володя страшно боялся пойти на такой шаг — уехать из СССР в Израиль даже на гастроли. Почему-то очень расстраивался из-за возможных намеков на национальность его отца. Поэтому всячески сторонился подобных разговоров даже на примитивном, бытовом уровне. В Советском Союзе обсуждение этой темы было фактически запрещено. Мне же терять было нечего. Я жил странной жизнью человека, как бы ничего не боящегося на этом свете. Конечно, это блеф. Просто жизнь так складывалась. Но жить именно так получалось крайне интересно. Адреналина в крови было выше всякой крыши.
Мы впервые встретились с ним почти случайно в Германии в конце 70-х. Потом вместе полетели в Нью-Йорк. Это длинная история. Откуда он взял такую фамилию — Шуцман, — мне неизвестно. Но именно так было написано тогда в его паспорте. Спросить я как-то не счел тогда нужным, постеснялся. Похоже, что с его стороны это была какая-то авантюра чистой воды.
Ну, пил он очень прилично. И что с того? Разве это мешало жизни? Как раз наоборот. Для Володи выпивон был стимулом — моральным, эмоциональным, если хочешь. Вот я не пью. Организм не принимает. То есть компанию ему составить не мог. Всегда поражался его неутомимости и выносливости. Володя мог пить и петь, казалось, до бесконечности. Такой вот жизненный стержень, напор.