Отойдя от зеркала, Кветка сразу достала из ящика своей тумбочки пакет с нитками. Как назло, много оставалось только черных, и между ними, явно в виде насмешки, запутались алые шелковые обрезки.
– Кветочка…
Белого и синего еще на что-нибудь хватит, море, к примеру. Море?
– Кветка, – Лиза подошла и взяла ее за руку, не давая копошиться в нитках. – Давай, я тебя рисовать научу? Давай?
– А надо?
– Очень надо. Прямо сейчас. Очень. Думаешь, я ничего не понимаю? Я столько понимаю, что самой тошно. Но ты умеешь восстанавливаться – отличное свойство для человека, особенно для женщины. У тебя такой талант – ты смотришь в окно и видишь не стекло, которое загваздали мухи, а глубину облаков. Ты немножко летаешь там, паришь в небесах, а потом возвращаешься уже в равновесии. Я тебе даже немного завидую.
– Да все в порядке.
– Конечно, – Синичка дурашливо улыбалась. – Разве я спорю? Хочешь последнюю шоколадку из той огромной корзины, которую совершенно случайно тебе занес курьер?
Кветка вздрогнула:
– Нет, только не шоколада.
– Хорошо, сама съем.
На кухне тут же загремел чайник и зашуршали бумажные обертки.
– А ты там пока не расслабляйся, – крикнула Лиза. – Учиться рисовать нужно на бумаге, на самой настоящей, так что доставай альбом.
После чая приступили к урокам искусства. Лиза зажала в зубах простой карандаш, а вторым водила по большому листу ватмана, который вытащила из своих скудных запасов.
– Вот так, – прошепелявила она. – Видишь, ваза получилась?
Кветка кивнула.
– Вижу. А я хочу портрет.
– Ну я же объясняла – портрет не так просто! Ты хочешь вот так сразу взять и портрет написать? Начни с вазы!
– Не, ваза меня не вдохновляет, давай хоть собаку тогда, хочу что-нибудь милое. Только такую, толстую и с длиной шерстью. Кудрявую.
– Пропади все пропадом, – пробормотала Лиза, перевернула ватман чистой стороной вверх, сунула в руку Кветки карандаш, потом обхватила поверх ее руки своей и принялась рисовать.
Это тоже небольшое чудо – видеть, как на белом листе под уверенными штрихами проступают очертания тела, морды, мощных лап и шерсти на брюхе, завернутой колечками.
Кветка молча впитывала появление собаки, жадно, как сухая земля впитывает воду, прослеживая каждое движение Лизы и понимая, что у нее так никогда не получится. Вот у собаки шерсть на губе топорщится, потому что губу порвали злые псы, еще в бытность его неразумным щенком, а вот на лапе неровные пятна, оставшиеся после лишая.
– Все.
Через несколько минут Лиза оставила ее пальцы, которые даже слегка побаливали от нажима, а на белом листе теперь сидела серая собака, добродушная и обманчиво-неуклюжая, как все большие животные. И вообще прямо как живая.