Он пробует новый подход. Надувая щёки, он выплёвывает в меня слова, исказив лицо в безумной гримасе.
— Тронешь меня ещё раз и я убью тебя и твоего сраного ребёнка!
Изо рта у него вылетают брызги слюны вместе с рвотой.
— Слышишь, ты? — орёт он. — Я живьём сдеру с неё её вонючую кожу!
— Снимешь с неё кожу живьём?
Он затыкает рот, возможно, поняв, что говорит лишнее, быть может, задумавшись, не заронит ли он мне в голову несколько новых идей.
Однако я не собираюсь сдирать с него кожу. Это, может, и заманчиво, но у меня не хватит смелости сделать что-либо подобное.
— Что ты с ней делал? — шепчу я. — Ты… трогал её?
У него вспыхивают щёки, а лоб покрывается каплями пота; он мотает головой. И вдруг я догадываюсь, что он с ней сделал. Пожалуй, я знала это всегда, но теперь вижу в его глазах, и понимаю, что выжженная на животе надпись соответствует истине.
Я беру метлу за черенок и сую её веником в пылающие угли; связанные прутья нагреваются докрасна и начинают трещать и постреливать.
— Что ты делаешь? — спрашивает он, вздрагивая от боли. Ему не видно моих движений, а я не собираюсь ничего объяснять.
Черенок метлы не очень толстый, но крепкий.
Я достаю из шкафчика с лекарствами склянку, затем вытаскиваю из камина черенок.
— Что ты делаешь? — снова спрашивает он, на сей раз более нервно. Пот градом стекает с его лица на подушку. Грудь вздымается, а дышит он быстро и неглубоко, словно запыхавшаяся собака.
— Где она? — я открываю склянку с вазелином и густым слоем, осторожно, чтобы не обжечь пальцы, наношу его на черенок.
Казалось бы, вазелин должен был охладить дерево, но это оказывается не так. Несмотря на расплавившийся вазелин, черенок остаётся горячим, так что его приходится наносить много. Я решаю использовать вазелин вовсе не для того, чтобы смазать его раны. Думаю, что с его помощью вазелина я смогу лучше манипулировать своим инструментом и причиню больше вреда. Без вазелина дерево просто застрянет.
— Что это ты собираешься делать? — восклицает он, и я подхожу к кровати.
— Если скажешь мне где она, то мы с этим покончим!
Мне не хочется делать то, что я намереваюсь, я вовсе не плохой человек, однако положение у меня безвыходное.
Обдирая связанные конечности, он начинает рыдать и крутиться на кровати.
Я кладу черенок поперёк матраса и залепляю ему рот липкой лентой.
Затем поднимаюсь на ноги и снова беру черенок. Быстро натянув пару резиновых перчаток, смазываю пальцы вазелином и засовываю ему в зад. Он вырывается, но в любом из направлений может лишь едва шевельнуться. Он глубже втискивает пах в кровать, будто пытается с ней слиться. Но я пропихиваю ему под зад и бёдра, чуть пониже копчика, подушку, таким образом удерживая таз слегка под углом.