Лжет, пан Тадеуш, история, миф и Наполеон. Мертвые молчат. Мало осталось в живых тех, которые хорошо знали, кто через трупы ринулся вперед по мосту у Лоди с саблей в руке и под знаменем. История признала, что и здесь Наполеон вначале был разбит. Но выстоял — утверждает аллегория — Ожеро. И только тогда N взял знамя в свои руки? Чепуха! Тот, кто действительно перешел через мост, жил достаточно долго, чтобы сказать правду, и она стала известна, но пока еще только в музее Карнавалет.
И все же то, что об этом старике написал Наполеон на острове Святой Елены, следует несколько раз перечитать. Как там странно обо всем написано. Очень красноречиво, но неточно и гадко. Ложь поползла со Святой Елены. Вы спросите, какое отношение имеет это ко мне? Эти висящие у вас портреты? Я даже представить себе не мог, что когда-нибудь мне доведется жить в доме, в Лондоне, где со стены постоянно будут наблюдать за мной три Наполеона — и пока я раздеваюсь, и завтракаю, и читаю о Нее, команда которого, отданная им в момент расстрела, является единственным утешением для любого солдата.
Главной чертой Наполеона Ордынский считал стремление к личной славе, а французы обожали в нем прежде всего огромную воинскую славу Франции. Стоило ему отправиться в поход на Россию немного пораньше, весной, например, пала бы, может быть, не только Москва, но и царский двор. Но пришла зима. Наполеон ошибся в своих расчетах.
Выслушав такое, Репнин громко рассмеялся.
И еще несколько раз повторил: но это же смешно. Уж в чем, в чем, а в своем отличном знании математики да еще античной истории, Плутарха и Корнеля корсиканец не сомневался. Он верил числам, как, к сожалению, верит им все человечество. Верил в игру чисел. Революцию и происходившие во Франции метаморфозы этот толстобрюхий корсиканец представлял себе по-детски. Его кодекс — простая игра чисел. Как? Да очень просто! Пять и десять. Коммуны должны составить десятую часть населения. Департаменты — пятьсоттысячную. Избирателей должно быть пятьдесят тысяч, следовательно, снова десятая часть. Даже и численность Сената он представляет себе как восемь, помноженное на десять. А численность Трибунала — десять раз по десять: сто. Законодательный орган — тридцать, взятое десять раз: триста. Разве подобные ухищрения мозга — не комичны? Франция и французы, превращенные в числовые игрушки? И Лобачевский бы усомнился в его здравом рассудке.
Я помню, пан Тадеуш, как вы при этом рассмеялись. И стали называть одну за другой одержанные Наполеоном победы. Да, да, победы его молодости, которая прекрасна в любом человеке. Он читал Плутарха. Разгромил Италию, чтобы очаровать Жозефину, шлюху.