Я сказал ей об этом и спросил, правильно ли понял ее.
Она кивнула и продолжала смотреть.
Не знаю, о чем думала она, я же лишь о том, что вот она тут, со мною. Я ощущал себя похитителем, пиратом: я вытащил ее из воды и не отдам, не откажусь от нее ни за что на свете. Мне двадцать восьмой год. Студенческие годы, институт; девушки, женщины непрерывно сменяли друг друга, я все время искал, иногда приходя в отчаяние, что, видимо, я ненормальный, не могу влюбиться, по-настоящему мне не нужен никто. А вот она нужна. Тери… Тери…
Она глядела на меня прекрасными голубыми глазами.
— Вы верите мне? Вы в самом деле верите, что я люблю вас? — спрашивал я.
— Кажется, — произнесла она очень медленно, все еще глядя на меня, — верю.
— Это хорошо.
— Не знаю.
— Что?
— Так ли уж это хорошо.
— Ужасно. Если бы в это утро я мог быть с вами и просто радоваться синеве неба, свежему ветру, последнему августовскому теплу, долгой предстоящей зиме — я знал бы, что мне делать. Но сейчас я не знаю ничего, кроме того, что стремлюсь к вам, не могу без вас, и буду сидеть здесь, на этой скамье, до тех пор, пока что-нибудь не произойдет… Я просто не могу решиться идти дальше, потому что тогда навалятся, закрутят дела.
Я умолк, так как по ее лицу увидел, что несу чушь. Она почти не слушала меня. Она сидела на скамье, подтянув колени к лицу и уставившись на землю перед собой, волосы свисали ей на лицо.
Я наклонился и поцеловал ей ногу.
— Грязная, — улыбнулась она.
И немного погодя:
— Опять забыла надеть туфли, совсем не умею ходить босиком.
Мы помолчали, и снова:
— Когда нас опрокинуло, я думала о смерти и не верила; нет, что-то произойдет, думала я, какое-то чудо. Как в студенческие годы не веришь, что провалишься.
— И вам случалось?
— Нет, именно потому, что никогда не верила. И сейчас в воде… я цеплялась за борт и ждала какого-то чуда…
— И ничего не предпринимали?
— Ничего. Привязала мужа к швертботу и больше ничего. Ждала.
— Меня?
Она отрицательно покачала головой: нет.
— Но хорошо, что это были вы.
Тогда я поцеловал ее. Я потянулся и поцеловал ее, так естественно и привычно, как целуешь жену за то, что она есть, что она — твоя. Это длилось секунду, но я почувствовал, как под моими ладонями запылали ее плечи, все ее тело, и вдруг ощутил, что если я отпущу ее, то жизнь превратится в вереницу сменяющих друг друга часов, безрадостных, мрачных, мучительных от неутоленной тоски.
В конце концов я вынужден был отпустить ее. Она тут же встала и пошла по направлению к деревне. Я долго безмолвно шагал рядом с ней, потом она заговорила: