— Имею честь доложить, отпускное свидетельство выпало нз моей солдатской книжки, — я сделал полшага в их сторону, — и только поэтому вы не нашли его, господин капитан, только поэтому, но я сейчас его поищу… — Мне хотелось увести их обратно к дому: а вдруг и в самом деле у меня было отпускное свидетельство… И в доме были мать, отец, Маргит, собака… Я еще прогнал ее… И если бы я знал, я бы не пошел с ними так спокойно, ничего не подозревая… Я думал, что они только хотят мне что-то… — Честь имею доложить, я тотчас же принесу, — выпалил я и вытер лоб рукавом фуфайки.
Они не слушали меня, я сделал еще полшага вперед, они не слушали меня, а может, я и не сказал ничего, а только хотел сказать, размахивая руками и ногами. Солома под их сапогами была сырой, и тот, в фуражке, уже навел на меня автомат, и все четверо выстрелили. Мне вспомнилась собака, вода для ног и бедро Маргит, на котором еще вчера лежала моя рука, когда я засыпал.
1948
Перевод Л. Васильевой.
Утром части королевской армии заняли село. Александро как раз пробирался из села, когда они пришли, и на всякий случай спрятался в стоге сена: вдруг вздумают стрелять. Повстанцы ушли в горы, оттуда изредка слышались выстрелы, но пули никого не задели, скорее всего повстанцы просто давали знать, что здесь они, недалеко. Днем село обошли несколько унтер-офицеров с солдатами, они реквизировали продовольствие. Крестьяне причитали, дескать, нет у них ничего, но в конце концов в каждом доме что-нибудь да находилось, где полмешка муки, где кувшинчик масла; хозяева и рады были бы припрятать все это, да ведь и солдатам есть надо и за плечами у них винтовки. Иногда реквизиционные отряды и лошадей уводили — и тут ничего нельзя было поделать, крестьяне только ворчали недовольно или, стоя в воротах, молча попыхивали трубками, а потом тащились к себе в дом и сидели там при слабом свете коптилки. Вечером один из постов поймал двух крестьян, которые гнали к лесу лошадей — голов десять — пятнадцать. Лошадей отобрали, каждый из виновных по приказу капитана получил по двадцать пять палочных ударов.
Ночью началась перестрелка, продолжалась она около часа. Жители проснулись, стали прислушиваться к тому, что на улице, поначалу думали, что это повстанцы спускаются с гор, чтобы отбить село. Но стреляли не только в поле, а и в самом селе. Солдаты подожгли дом Коллиса Конзопоулоса, решив, что в нем засели повстанцы. Жена Коллиса выбежала из дома, кричала, плакала, звала ребенка — ей почудилось было, что он в доме остался, потом нашла его возле конюшни, там же и сам Коллис отыскался, солдаты стали что-то выспрашивать у него, потом отвели в комендатуру. Дом сгорел, но ни оружия, ни людей в нем не обнаружили.