Так он, не солоно хлебавши, и ушел из мастерской.
— Значит, вы собственность этого бородача, — проговорил Пишта с вымученной улыбкой.
— Как кобыла. Так вы считаете…
— Гм… Сказали бы лучше — лошадь…
— Нет, нет, слово удачное… Ну вот я и скисла. Пойдемте потанцуем, а завтра настроение у меня подымется и мы с вами увидимся. Где вы будете? В Пилише или еще где-нибудь?
— Вы правда туда приедете?
— Думаю, да. Давайте посмотрим, сварила ли Аннушка пунш. При виде вас она страшно смутилась.
— Еще бы, любая девушка, став прислугой, смутилась бы при встрече с кем-нибудь из старых знакомых.
— Ну, насколько я знаю Аннушку, ее этим трудно смутить. Это домашний деспот и фея в одном лице.
Пишта насмешливо улыбнулся.
— Возможно. Но знаете, несколько лет тому назад она, тогда еще девчонка, не это считала своей целью в жизни. Вы, конечно, возразите: Аннушка, мол, у вас зарабатывает больше, чем на производстве, и живется ей вольготней. Спорить против этого трудно, как и трудно противопоставить что-либо вашей квартире, машине, образу жизни, — но я все-таки попробую.
— Очень мило. Только, пожалуйста, не надо, лучше просто поговорим. Я взгляну, как там пунш, а вы пока посидите.
Аннушка уже сварила пунш и даже собралась подавать его; она успела переодеться, что очень удивило меня. Обычно, если ей случалось самой вставать среди ночи или мы ее будили, она предпочитала показываться гостям в белом купальном халате, зная, что в таком виде она весьма привлекательна — из-под халата, накинутого на голое тело, виднелись ее ноги выше колен. Теперь она была в платье и без чалмы. Я с изумлением смотрела на нее: неужели она переоделась ради Пишты?
Я недолго терялась в догадках; схватив меня за руку, она умоляюще зашептала:
— Ах, дорогая Эва, очень прошу вас, ничего не говорите обо мне Сабо.
Я удивилась и разозлилась: с чего она так волнуется?
— Ах, знаете, ведь… на заводе он был ужас какой важный парень… Когда я пришла к нему и сказала, что еду домой, он сердито поморщился. Он презирал девушек, которые уезжали обратно в деревню… А если теперь он узнает вдобавок, что здесь с вашего разрешения ночует Дежё — ей-богу, Эва, больше это не повторится, Дежё всегда уходит чуть свет, никто даже не видит его, — то что же Сабо подумает обо мне, да еще и о вас, ведь он очень строго смотрит на такие дела. Вы не выдадите меня, милая, дорогая Эва? Правда ведь?
— Да вы же знаете, что я никогда не сплетничаю.
— Знаю, знаю, но это не сплетня, а веселая шутка, над которой можно посмеяться…
— Хорошо, Аннушка. — Мне надоели ее мольбы. — Ведь мой муж понятия не имеет, что я разрешила Дежё здесь ночевать, поэтому я все равно не открыла бы вашего секрета. А теперь надо подать пунш.