Хутор семьи Ульвецких был в Сент-Яношском округе, а земли входили в Уйхейский. Янош Ульвецкий прикупил там когда-то десять хольдов земли, на которой со временем разбили виноградник и построили давильню; с тех пор старик Ульвецкий, разругавшись с женой, стал уходить туда, а порой по нескольку дней там отсиживался, забросив все дела; потягивал вино, закусывая салом и колбасой; напивался, бывало, до чертиков, палил из охотничьего ружья, и тогда к нему лучше было не подступаться.
Из его сыновей Шандор более всего походил характером на отца, унаследовав от него жестокую необузданность, но был, пожалуй, поумнее. Мальчишка он оказался смышленый, и его определили в гимназию; проучившись два года, он вернулся домой; в памяти его сохранилось лишь несколько латинских слов, переложенные на стихи исключения из грамматических правил, драки во дворе гимназии и еще как запускали там бумажного змея. В юности и в молодости, целиком поглощенный хозяйственными заботами, он уже мало чем отличался от окружающих; смутным, изредка оживающим воспоминанием представлялась ему та давняя жизнь, которая могла бы и не прерваться, если бы он продолжал учиться или попытался, бросив сельское хозяйство, заняться чем-нибудь другим.
У него был брат, старше его на четыре года, но тот, еще во время войны женившись на дочери виноградаря из горного края, переселился к ней, и с тех пор всем в доме заправлял Шандор. Он был хороший, рачительный хозяин, хотя и не особенно любил землю; дикий, беспокойный нрав то и дело толкал его на всякого рода странные выходки. Порой он ощущал в себе силу, способную сокрушить мир, который, правда, ограничивался для него доставшимися ему тридцатью — сорока хольдами земли, лошадьми, коровами, а позже молотилками, небольшим трактором «фордзон», виноградником и хутором.
Охваченный желанием сокрушить этот мир, он отправлялся в бричке или на велосипеде в Уйхей, шел в трактир и беспробудно пил там день, а то и два. Вообще-то Шандор не имел обыкновения сорить деньгами, в рестораны он не заглядывал, сапог, как прочие молодые хуторяне, не носил; и, не желая подражать в одежде ни барину, ни крестьянину, ходил в чем попало: в портах из мешковины или парусины, в башмаках, а летом в сандалиях или самодельных лаптях. Пил он не хмелея, и когда после двух-трехдневной попойки возвращался домой с запухшими глазами, едва ворочая языком, по нему все же не видно было, сколько он выпил; он не приставал ни к кому, не болтал лишнего, а принимался убирать хлев, задавал корм скоту, и хотя после двух бессонных ночей голова гудела и клонило ко сну, работа у него в руках спорилась, и он весь день как ни в чем не бывало рыхлил землю, косил или орудовал вилами.