— Ба, кого я вижу! — со смехом воскликнул он, а потом, словно они никогда и не расставались, больно ущипнул ее за разбухшую от молока грудь.
И тут же получил пощечину, с которой началось их знакомство.
Жужа с пылающим от гнева лицом ворвалась в комнату, где шло совещание; не закрыв двери, подбежала к столу и закричала:
— Что тут надо этому кулаку?
Она хотела сказать что-то беспощадное, грубое, но голос у нее пресекся, и она замолчала, боясь расплакаться от бессильной ярости.
Кончилось все, разумеется, тем, что Жуже объяснили и даже убедили ее: Ульвецкий вовсе не кулак. Он самый настоящий середняк, а товарищу Жуже Гал не мешало бы знать: середняк — наш союзник; не удивительно, между прочим, что кооператив имени Мичурина движется вперед черепашьим шагом: товарищи, верно, грешат там левачеством — и так далее и тому подобное.
Отповедь эта сперва разозлила Жужу, но природное добродушие взяло верх.
— Ну ладно, ладно, совсем заели, — сказала она, и все засмеялись.
Когда она шла домой, ее догнал на телеге Ульвецкий. Придержав лошадей, он остановился возле нее.
— Послушай, Жужа, — сказал он. Голос был мурлыкающий, просящий, но в нем слышалась насмешка. — Не пойму я тебя, ей-богу…
— Катись к черту! — крикнула Жужа и свернула с дороги.
Ульвецкий стегнул кнутом своих лошадей, пыль за ними поднялась столбом.
«Вот скотина. Неужели он думает, будто я все та же? — подумала Жужа. — Это же смешно».
После этой встречи Шандор Ульвецкий долго не мог успокоиться. Стоило ему подумать о Жуже, как кровь бросалась в голову.
Как она теперь живет, узнать было нетрудно. Жужа и ее муж вступили в кооператив, у них родился сын, Янош Гал — бригадир. Они получили дом, хорошо зарабатывают, — впрочем, это видно и по одежде Жужи, — но какова стала!
При этой мысли страсть вытеснилась в нем яростью. Черт побери, все же мир принадлежит не ему, а вот этим. Таких, как он, всего лишь терпят, как знать, быть может, вслед за кулаками наступит и его черед. Поди тут разберись. Одно ясно: Жужа Гал смеет залепить ему пощечину прямо в народном комитете; что из того, что он хороший, образцовый хозяин, — кипятился Ульвецкий, — он ничто в сравнении с ними. Все для них, все с ними нянчатся: и государство, и партия, а в нем видят лишь будущего члена кооператива, и он в самом деле скоро вступит в него, — куда денешься, ведь землю у него так или иначе отберут.
Несколько месяцев он не находил себе места, запустил хозяйство, — и рад бы нанять батрака, да боялся, — по вечерам, а порой и утром стал прикладываться к бутылке, пил как лошадь, буйствовал и ругался. А по ночам ему, снилась Жужка, нарядная и красивая, красивая и желанная как никогда. Он готов был на все, лишь бы снова завладеть ею. Трезвый же он, злобно смеясь, твердил себе, что заполучит ее непременно, а то, что она замужняя, даже к лучшему, в этом есть какая-то пикантность, Ульвецкий вспоминал былые свои похождения, и ему начинало казаться, будто он и теперь такой же герой.