Сейчас будет секундная передышка, если… Я одним прыжком оказываюсь у мачты. Какие же мы дураки! О, бог ветра и волн, Нептун и святые угодники, только бы не заело… чтобы я мог отвязать его…
— Якорь! — тем временем, надрываясь, кричу я.
— Готово! — слышится ответный крик, и кто-то убирает грот. Мне остается только подобрать клочья и ухватить верхний угол, чтобы спасти фал.
А тем временем я знаю и чувствую, что ветер достиг уже восьмибалльной силы, и вокруг кромешная тьма, а мы на середине озера с отданным якорем и лопнувшим парусом, и один бог знает, в десяти или пятистах метрах от нас находится только что мелькнувшее судно, и неизвестно, где оно окажется в тот момент, когда мы сами вновь будем в состоянии возобновить поиски.
Мы мокры с головы до ног, но все как будто в порядке — пока что, по крайней мере, — обрывки паруса сняты, и мы вновь ищем терпящих бедствие, направляя свет фонаря с кормы: только бы найти их.
Легко сказать — найти, волна идет сзади, и если светить, находясь во впадине между волнами, то ничего не увидишь. Нужно обшаривать водную поверхность, обшаривать методично, терпеливо — стоп, вот они!
Точно по курсу, метрах в трехстах.
— Эгей, нашли!
И тут же я снова теряю их из виду. Пытаюсь высмотреть, не вижу. Снова и снова — все напрасно.
Во всяком случае, направимся в ту сторону. И я вновь пытаюсь нащупать швертбот узеньким световым лучом. Время есть, все равно дрейфуем, рано или поздно должны сблизиться.
И тут меня осеняет: ах ты, идиот, кретин этакий! Ведь ты же бросил якорь выше их по ветру… а они якоря не бросали, и теперь ветер относит их все дальше и дальше. Безмозглая ты башка, разве не видишь, они же дрейфуют… Значит, следовало бы бросить якорь ниже их…
— Триста метров… ну, от силы четыреста.
Даже с голой мачтой я скоро их настигну. Ставить паруса сейчас безумие. Только опрокинешься. Да, дело нелегкое: разворачиваться без парусов кормой к ветру… впрочем, ничего, не беда, подрулю при помощи ялика.
Направляю свет фонаря на ялик. Пусто.
Свечу еще с минуту, не в силах поверить, что он оторвался. Пусто. А буксир?
Он натянут точно в полуклюзе, но вдруг — словно его отрезали — исчезает на краю кормы.
Ялик затонул.
— Дайте слань, — прошу я и, поскольку они не понимают, да и что услышишь при таком ветре, кричу снова: — Слань!..
Длина буксира пять метров, глубина здесь неполных четыре, завтра при дневном свете найду. Я пробираюсь на корму, привязываю доску слани, чтобы она, как поплавок, отмечала место, где затонул ялик, и отпускаю конец…
Итак, мы на яхте, паруса поднять невозможно, развернуться… поживем — увидим…