Оставшиеся в комнате уже успели оклематься от секундного замешательства, руки тех двух, что стояли возле дивана, метнулись за оружием в карман, а амбал справа выхватил из ворота своей кожанки ножик.
Взмах! Столик из кондового дуба отбросило, словно от взрыва, прямо навстречу уже успевшим выстрелить обидчикам. Приняв все до одной пули, столик с грохотом разлетелся об стену, размозжив грудные клетки и головы стрелявших.
Взмах! И дернувшегося ко мне амбала с силой впечатало в сервант.
Разбив собой почти все стеклянные полки и посуду, он, оглушенный и с застрявшими в нем осколками, вывалился обратно, но устоял, покачиваясь на подгибающихся ногах и пытаясь нащупать меня непонимающим взглядом.
Взмах! Я обрушил на него весь шифоньер. Со сдавленным криком громила исчез под грудой увесистых обломков.
По коридору ко мне уже спешили трое. Дождавшись, когда один из них подбежит к самой двери, я гневно выбросил вперед ладонь, отдавая не подлежащий обсуждению приказ открыться.
Толстая дверь врезалась и сломалась надвое о лоб подбежавшего к ней первым. Тот, рефлекторно схватился за провалившийся в затылок лоб и безобидным мешком сел на ковер.
Следом, в открывшийся проем, влетел второй, но замер на полушаге, с заевшей в локте рукой, как робот, у которого неожиданно сели батарейки. Только выпученные глаза сохранили движение, они сместились на стоявшего посреди разгромленной комнаты человека с окровавленным лицом и сверкающим взором.
Человек резко зачерпнул ладонью воздух, будто рассеивал дым, и тут же за этим последовала ужасающая боль. Грудная клетка ввалилась внутрь, руки, сломанные и вывихнутые, поджались к телу, а голова, хрустнув в шее, прильнула виском к опавшему плечу. Ужасно смятый, словно пустая жестяная банка из-под газировки, он завалился на край дверного проема и стал по нему медленно съезжать.
В мозгах полыхнуло усталостью. Я почувствовал себя так, будто после умственно напряженного рабочего дня меня разбудили посреди ночи и выпроводили на работу снова.
Встряхнувшись и оттолкнув с дороги все еще стоявший труп, я выскочил из гостиной и, не дав опомниться третьему, что было сил вдарил ему кулаком в лицо. Того отшвырнуло вслед за своей же бритой и вывихнутой головой к стене, как тряпичную куклу, а моя кисть захлебнулась болью.
Черт, – мысленно крикнул я, охватив второй рукой кричащее запястье, – вот это боль! Вот это сила. Священная норадреналиновая[2] ярость или что-то еще…
Не успев додумать, я обернулся. На меня, с обезумевшим взглядом и бильярдным кием в замахнувшейся руке, бежал рябой. Поднырнув под его чересчур размашистый удар кием, я оказался позади него и той же рукой нанес ему фатальный удар прямо в хребет. Рука провалилась в тело, словно в льняной мешок, набитый хворостом. Его позвоночник переломился, и он, согнувшись в туловище пополам, как несовершеннолетняя художественная гимнастка, безмолвно рухнул мне под ноги.