— Они на тебе смотрятся лучше, чем на мне, — он улыбается и указывает на стул. — Я могу принести тебе кресло.
— Конечно, это лучший комплимент, которым меня награждали. У нас с тобой одна ширина бедер. Отлично. Не стоит утруждать себя, справлюсь со стулом. — Я не знаю, откуда у меня этот тон, и, судя по его нахмурившимся бровям, мне это не сойдет с рук. — Ты не сильно переживаешь о смерти Саванны. Признайся, что там, в комнате, тебя интересовала моя грудь больше, чем смерть одной из твоей команды.
Наклонив голову к плечу, губы мужчины вытягиваются в тонкую нить. Он берет телефон, не заинтересованно смотрит видео, дважды прокручивает его туда и назад, и всей его реакцией на происходящее является тихое хмыканье.
— Признаюсь в том, что меня всегда интересовала только ты одна. И никогда не скрывал этого. Задавая подобные вопросы, будь готова ответить на них сама. Все чаще сталкиваюсь с твоими нападениями. Что это? Ревность? Собственничество? Или желание сделать меня хуже чем, я того заслуживаю? — Деловито развалившись на стуле он отпивает свой напиток. — Теперь ответь, ты переживаешь о ней?
— Нельзя сказать, что я не переживаю. — Усаживаюсь напротив него. — Она была частью твоей команды. Переживать должен ты. — Он ждет, что я скажу дальше. — Я тебе о том, что так нельзя относиться. Да, признаю, она мне не особо нравилась, и считала ее соперницей, но разве ты не обязан сделать печальную физиономию?!
Мужчина надевает солнцезащитные очки, выглядя при этом сногсшибательно. Черные стекла скрывают от меня его глаза, но две глубокие морщины между бровями так и не проходят. Он психует, но старается держать себя в руках.
— Ее час все равно пришел бы. Сегодня или завтра. Люди смертны, и в этом их огромный минус. Они забывают, что, по сути, они бомбы замедленного действия. Будильник, встроенный в механизм, однажды разрушит их, сработает, и все, что от них останется, это оболочка. Я нигде не видел настолько сильной зависимости от времени и таким глупым его распоряжением. — Как ни в чем не, бывало, он размазывает масло по тосту. — Человек рождается, сначала его родители подгоняют время, быстрей бы начал ходить, говорить, пошел в школу. Потом ребенок включается в эту политику, и ему не терпится скорей вырасти, жениться и так далее. Когда смеются над временем, ускоряют его, оно становится неумолимо. Его уже не остановить, оно движется с такой скоростью, что им и не снилось. И в один момент раз — и не стало человека. Так стоило ли подгонять его? И потом сокрушаться, отчего ты был с нами так мало?