Повисает тишина. Он реально только что это сказал?
Нет, наверно, это ошибка, недоразумение. Или какое-то мошенничество, как бывает в заведениях с сомнительной репутацией, когда тебе норовят записать в счет лишнюю бутылку вина, надеясь, что ты ничего не заметишь.
В моих ушах стоит звон. Я стараюсь игнорировать желчь, подступающую к горлу, но у меня не получается.
– Доктор Маккензи, – выдавливаю я из себя, – боюсь, меня сейчас вырвет…
Он бросает на меня панический взгляд, а потом неловким движением пожилого человека лезет под стол, задев его локтем:
– Ох!
Мне кажется, что я чувствую его боль от ушиба.
Выпрямившись, доктор протягивает серое металлическое мусорное ведро, я беру его и устремляю взор внутрь.
Он деликатно ждет.
Я всем существом сосредотачиваюсь на ведре. Среди скомканных бумажных шариков лежит выброшенная обертка от «Сникерса». Меня тошнит, а затем рвет. В голове будто стучат барабаны. Доктор Маккензи протягивает мне несколько салфеток и стакан воды, стоявший на столе.
– Не торопитесь, – говорит он.
Обычная фраза для человека, у которого впереди полно времени. Но у меня его теперь нет.
Я отпиваю немного воды, пытаясь уложить в голове услышанное.
– Так вы не думаете, что стоит начинать лечение?
– Я навел некоторые справки по этому поводу, Дженнифер, но не хочу вызывать у вас ложных надежд. И должен предупредить – это лечение чисто паллиативное. – Его голос парил в едком воздухе, обрывками оседая в моем сознании. «Даже если… Это может только…» Эти слова грохочут в моих ушах. Я не хочу их слушать.
Стены его кабинета давят на меня, серые и мрачные, лишенные индивидуальности. Как и он сам.
Он был моим врачом на протяжении тридцати лет – моим семейным доктором, – а я знаю о нем не больше, чем об этих серых стенах.
Ну, вероятно, он жует «Cникерсы» на обед.
В кабинете нет ни одного семейного фото или снимка домашнего питомца, или хотя бы анатомической схемы.
Не висит даже ни одного из тех ужасных постеров, призывающих вас бросить курить, – не то чтобы я сама курила, но все же было бы мило с его стороны повесить на стену что-нибудь отвлекающее внимание.
Я не знаю, что сказать. А сам доктор, кажется, заканчивает. Его голос не внушает энтузиазма.
– Я просто пытаюсь быть честным с вами, Дженнифер, – произносит он, водружая очки обратно на нос. – Вы должны знать прогноз. Вам нужно быть готовой.
К чему, доктор?
– Спасибо, – говорю я.
Доктор Маккензи встает и открывает окно.
Я таращусь на бледный виниловый пол, вращаясь в поворотном кресле туда-сюда. Тут я осознаю, что все еще сжимаю мусорное ведро, и ставлю его на пол, подальше от своего носа.