Когда наконец выехали с грунтовки на шоссе, Швед так быстро набрал скорость, будто тоже хотел скорей убраться подальше. Справа лес далеко отступил от дороги, освободив широкую, сорную полосу кустарника, куч бурелома, болот, буераков, над которой громадными шагами шла ЛЭП и тащила, продергивая сквозь пасмурный воздух, бесконечные, тяжело провисающие в промежутках пустоты черные провода.
Мурка написала Мите, что все в порядке, прибавив пару фоток Свири. Митя ответил, что у него тоже все хорошо, и перевел денежек: «за рококо – 2 шт. и ар-нуво – 1 шт.». Деньги – это было так важно, что их прибавление радовало ее нервную систему: прошедшая зима, хоть отец и присылал за учебу и по мелочи, была нищенской. До Мити. Митя – не просто помог, он – спас. Митя – добрый и самый любимый енотик. Мурка задумалась, а как бы отблагодарить Митю: пойти в Эрмитаже статуи амуров для него порисовать? Хотя, если судить по сокровищам в Митиной квартирке, он больше любит пейзажи. Северные. Ну, и натюрморты с дохлыми зайцами…
Подняла глаза от телефона – и оказалось, что они въезжают в какую-то цивилизацию, прущую из ольхи ржавыми баннерами, заправками, магазинчиками, дощатыми сараями, зеленоватым стеклянным кубом ресторана и чеховской скукой. На светофоре, нелепо торчавшем из обочины так, будто он заблудился, пришлось остановиться. Мимо, даже не покосившись, протрусила кудлатая и плешивая, адских размеров дворняга.
– Ой, – сказала Янка. – Она правда с корову размером, или мне кажется?
– С бегемота, – буркнул Швед, сделав усталое лицо. – Ну что ты, Яночка, в самом деле? Обыкновенная собака.
Мурке подумалось, что Шведу в присутствии Янки очень легко быть мужественным, сильным и безупречным. Один только великолепный разворот плеч и низкий бархатный голос чего стоят. А может, Янка, подавая такие «очень женские» реплики, похожие на пас, умно подыгрывает Шведу, помогая ему выявлять его мужскую суть и гордиться собой, ничем не рискуя? Защитник и добытчик, стальные мускулы, холодный ум? Силач могуч и горяч? А вот интересно, стала бы сама Мурка хоть кому-нибудь так подыгрывать, пусть даже из любви? Вряд ли. Весь этот театр страстной любви – не для нее. Тогда что же, значит, она не имеет никаких шансов для любовных переживаний? Для обычных, простых и радостных отношений, глуповатой влюбленности, нежного смеха, мужского покровительства? У большинства ровесниц, симпатичных, конечно, давно были парни, с которыми можно было разыгрывать любовные представления. Или в самом деле проживать что-то такое, духовное и биологическое одновременно. Реализовываться в качестве самочки. Выдумывать себе возлюбленного или в самом деле влюбляться. Просто держаться ладошкой за широкую ладонь парня и прислоняться к его плечу. Наверно, это приятно. Но Мурка больше тосковала о цепкой Васькиной ладошке, маленькой и часто липкой от ирисок, за которую она протащила его за собой сквозь одиннадцать лет его детства. Васька иногда упирался, но, маленький, младший, мягкий, – преданно и послушно следовал за ней. Да он вообще с младенчества вцепился в нее, как детеныш шимпанзе в свою мамку. Иначе было никак. Мурка привыкла верить в себя и твердо знала, что нянька, защитница, командир и решательница всех проблем – она сама.