Л’н придвинулась ближе, чтобы повнимательнее рассмотреть шов. Он был настолько безупречен, что Л’н не сразу заметила его. В месте соединения трубок образовалась нитевидная полоска, в энное количество раз тоньше человеческого волоса.
Все эти действия происходили в полной темноте. Фактически испытательная комната была погружена в такой кромешный мрак, что у любого другого живого существа начался бы приступ клаустрофобии буквально через несколько минут после попадания в нее. Оно чувствовало бы себя полностью оторванным от внешнего мира и смутно угадывало бы лишь очертания собственного тела. Л’н такая обстановка напоминала сумерки.
Она усилила электрическое поле и повернула рычаг влево, чтобы подвергнуть стык воздействию напряжения. Внешне шов выглядел таким же совершенным, как и прежде, но светоактинические глаза Л’н смогли различить темно-красное пятнышко. Шов оказался с большим изъяном. Л’н хихикнула и наклонила рычаг вправо, чтобы сбросить трубки в мусорный ящик. Всего за несколько часов работы ящик наполнился отходами почти доверху. Для таанцев, хваставшихся своей суперэффективностью, это было уж слишком.
Л’н любила мечтать, что однажды в будущем какой-нибудь прозорливый историк сумеет связать окончательную победу Империи с неприметным мусорным бачком, стоявшим у нее под столом. В сотый раз Л’н улыбнулась своей незатейливой, известной лишь ей одной шутке и потянула на себя рычаг, чтобы продолжить эксперимент над следующей парой электронных трубок. Навострив свое маленькое, слегка заостренное левое ушко, она приготовилась услышать мягкий звук пришедшей в действие машины. Вместо этого из‑за двери лаборатории раздался резкий крик.
Чувствительное ухо Л’н свернулось от боли. Что за черт? Крики не смолкали. Это орал Клорик, таанский надзиратель, контролировавший работу заключенных в лаборатории. Л’н не расслышала слов, но они явно относились к кому‑то конкретно. Если Клорик будет продолжать в том же духе, а оснований сомневаться в этом у нее не было, крики вскоре перерастут в грубые бессвязные ругательства, за которыми последует жестокое избиение провинившегося.
Кем бы ни был этот несчастный, Л’н от души жалела его. Но чем она может ему помочь? Л’н продолжила свою работу, стараясь не принимать случившееся близко к сердцу и не обращать внимания на посторонние звуки. С каждым днем ей все легче удавалось переносить подобные безобразия. И боялась она этого больше всего — больше Клорика или других таанцев, даже самой войны, потому что каких-нибудь несколько лет назад слов «насилие» и «жестокость» вообще не числилось в ее лексиконе…