— Добрый, — Мишка отпил из блюдечка и сощурился на меня, — а так? О свободе хитровской не жалеешь?
— Не! Дееспособность получить полувзрослую, ето да! А именно штоб о хитровской, так ни разочка. Навещал, канешно. Есть ведь знакомцы и даже немножечко приятели. Не так штобы вовсе уж, но и рвать не буду.
— Не надо, — согласился Федул Иваныч задумчиво, — жизнь, она такая! Што завтра будет, един Бог знает!
— С дядей Гиляем мы хорошо сошлись, — рассказывал я за опекуна. — Он такой себе бродяга по жизни, што куда там мне! Из дому бёг, юнкером был, охотником на Кавказе и в Балканской войне, рабочим на белильном заводе, актёром и Бог весть, кем ещё! Понимает и потому не зажимает свободу. Хотя и проскакивает иногда взрослое такое, но сам же себя и спохватывает.
— Я с ним не на полную откровенность, — уточнил я для Саньки, — но мал-мала рассказал, в том числе и за Одессу. Так што он теперь понимание имеет – не щегол я, пусть по возрасту и да! Заработать могу, и заработанное в ямину не спущу, да и так – нормально жизнь строю, пусть даже и без взрослово пригляда. Денежки? От учителок забрали в банк, на моё имя.
— Ну и слава Богу, — перекрестился Чиж, — а то я за них волновался! Не то што сопрут, а так – залезут, да обкрадут. Бабы же, да ещё и без мужиков.
— Мне тоже спокойней! — закивал я. — Теперь до совершеннолетия ни-ни! Так што положить могу, а снять только с большого разрешения опекуна и через собранную комиссию из банка. Ну и проценты тоже. Да! Учительши мои с дядей Гиляем и Марией Ивановной задружились, в гостях во все стороны уже побывали.
— Што там с документами на Сашку? — поинтересовался мастер. — Мне он в радость, да помощь от нево есть.
Федул Иваныч потрепал заулыбавшевося Саньку по голове.
— По хозяйству ети бестолочи в основном, — кивок на учеников, — а Чижик вывеску обновил – да так, што любо-дорого! С выкройками, опять же – глаз-то художницкий, никак не лишний! А и сядет иногда вот так, нарисует клиента, а тот рад-радёшенек! Каждому небось приятно будет. Себя кормит! Но надо же понимать, што обучить я могу портняжному делу, а никак не малярному, а тем паче художницкому.
— Зависли документы! — загрустил я. — Владимир Алексеевич говорит, што в здравом уме никто Саньку в деревню назад не отправит, потому как там он отрезанный ломоть. Но до-олго тянуться будет!
— Такое всё, — показываю руками, — через чиновников, а не через людей. Пока спишутся, пока перепишутся… Решаемо всё, но даже со связями Владимира Алексеевича никак не раньше, чем к весне. Сейчас вроде как прорешивается вопрос, штоб именно по художницкой части ево пристроить. Так пока получается, что пристроить Саньку по художницкой части выйдет быстрее, чем с документами.