— Вы меня знаете? — спросил он.
— Конечно. Я всех обязана знать. Ведь я тут дежурный администратор. И уже давно. Три недели.
Письмо, как он и ожидал, было от мамы. Она часто присылала такие письма, короткие, не больше, чем на одной страничке. Она сообщала, что все у нее идет нормально, и просила не волноваться и жить хорошо.
Но это письмо не походило на все ее предыдущие письма. Она писала, что ее посылают в одно очень отдаленное место. Письма поэтому будут редко, а скорей всего их очень долго вообще не будет. Но волноваться не надо. Надо беречь друг друга и помнить о ней. Всегда, что бы с ней ни случилось. И ждать. И никогда не унывать и не хныкать.
«Мы — ленинградцы, — писала она, — мы все выдержим и не сдадимся. Милые мои, вы — мужчины, вы лучше знаете, что страшно бывает лишь тому, кто не верит в победу. А кто верит в победу — тому не страшно.
Я не была в нашем городе с начала войны, но мне все рассказывают, как там трудно и часто просто невозможно. Разве мы когда-нибудь сможем забыть наш Малоохтинский рай? Что там сейчас? Что там сейчас, в нашем великом страдальце, в нашем могучем бойце Ленинграде?»
Рай! До сих пор Сеня не придавал этому слову никакого значения. Рай, ад — все это поповские выдумки, в общем — липа. Это слово годится разве что для совершенно несерьезного сравнения: «Живем, как в раю». Звучит иронически, потому что никто еще в раю не бывал.
Опять эта дежурная. Бежит сверху, как девочка, размахивая какими-то бумагами. Улыбается, а глаза! Как у ребенка, которого наказали и он не знает, за что. Такие глаза, в которых застыло покорное недоумение, Сеня часто встречал в блокадном Ленинграде и потом в поезде, который вез эвакуированных в этот далекий уральский город.
Пришел отец, как всегда усталый от репетиций в холодном зале театра, но не поддающийся усталости. Человек не может жить без веры в хорошее, он был глубоко в этом убежден и старался во всех и в самом себе поддерживать эту веру.
Отец прочел письмо, затем перечитал его, затем проговорил то, что всегда, когда не знал, что сказать:
— Да, да. Ну и отлично…
— Насчет рая, — сказал Сеня, — что-то тут мне непонятно.
Глаза отца заблестели ярко и расплывчато, как отраженные в воде огни. Он уронил платок и, поднимая его, проговорил:
— Да. Рай. Это, видишь ли, самое лучшее место, какое только можно вообразить.
— Малая Охта?
— Ты же знаешь, именно там мы впервые встретились с мамой.
— И вам было хорошо? Как в раю?
— Ну, что ты! Мы тогда и не думали о рае. Зачем?
— А потом?
— А потом, мой милый, для меня раем становилось любое место, где со мной бывала мама. Она умела одним своим словом создавать рай.