По его тону я поняла, что произошло что-то серьезное, и буквально замерла на месте. Дед долго слушал. После трехминугного молчания он наконец произнес всего одну фразу: «Я в это не верю». «Я слишком хорошо их знаю, — добавил он через некоторое время, возражая на реплику из телефонной трубки. — Я их воспитал так, что он не мог себе этого позволить. Вы проводили расследование? Что? Улики уничтожены? — Он почти сорвался на крик. — Каким образом? Слушайте, даже мне, сидящему здесь, в Москве, ясно, что этот пожар произошел не просто так. Это не может быть случайностью, — убежденно говорил он, но казалось, что он пытается убедить прежде всего себя. — Я не могу поверить, что, мобилизовав все наши силы на территории республики, вы не могли установить, что же в действительности произошло».
Дед долго спорил с неизвестным в телефонной трубке. Он называл какие-то испанские названия, его собеседник возражал. Наконец Дед почти заорал: «Кончайте пудрить мне мозги, я тридцать пять лет работаю в органах, но такого еще не видел! Я проведу собственное расследование, хотите вы этого или нет! Я завтра же вылетаю в Коанду», — и бросил трубку.
При слове «Коанда» я вздрогнула, но когда я посмотрела на Деда, мне стало по-настоящему страшно. Я никогда не видела его таким. Он сидел сгорбившись, прижав пальцы к вискам. Лицо его просто посерело. Наконец он встал, невидящими глазами глядя куда-то в стену, подошел к бару, где стояла початая бутылка коньяка, и сделал большой глоток прямо из горла. «Я не должен был их туда отпускать», — пробормотал он и, посмотрев куда-то в сторону, случайно увидел меня. Казалось, его потрясло то, что я нахожусь здесь. Он сделал еще один глоток и грязно выругался. «Леонид Юрьевич, я вижу, что что-то случилось. Мне уйти?» — спросила я. Он опустился обратно в кресло, посмотрел на меня тяжелым взглядом и произнес глухим голосом всего три слова, от которых у меня мороз пошел по коже: «Твои родители погибли». Я почувствовала, как у меня к горлу подбирается ком, и мне стало трудно не только говорить, но и дышать. Я смогла только выговорить: «Как… как это случилось?» — и разрыдалась. Дед гладил меня по волосам и даже не пытался успокоить. Я поняла, что он сдерживается из последних сил, чтобы не разрыдаться самому.
«Слушай, — сказал мне Дед. — Ты уже взрослая. Поэтому я считаю, что ты должна знать. Они сказали, что Руслан был пьян и застрелил сначала твою мать, а потом и Семена». «Этого не может быть!» — всхлипывая, закричала я. «Конечно, не может, — ответил Дед. — Ты, возможно, не знаешь, но твой отец вообще не пил. Я запрещаю это делать своим ученикам. Мало того, я не могу поверить в то, что он схватился за оружие и стал стрелять во все подряд. Они выдвигают самые чудовищные версии, вплоть до того, что у твоей матери был роман с Семеном». «Это неправда!» — снова крикнула я. Я перестала что-либо понимать из того, что творилось вокруг. Все происходящее казалось мне таким кошмаром, что я подумала, будто схожу с ума. Но этот кошмар, увы, был реальностью. «Послушай меня, — сказал Дед, подняв мой подбородок кверху и глядя прямо в мои заплаканные глаза. — Я хочу, чтобы ты знала: я не верю ни одному слову из того, что сказали мне по телефону. Я слишком хорошо знаю этих ребят — я семь лет учил их всему, что знал сам. Я сделал из них разведчиков высочайшего уровня, и я не верю, что Руслан мог совершить такое. Обещаю тебе: я разберусь во всем. Я даю тебе слово».