Началось. Двое из них одновременно бросились на меня, пытаясь схватить, повалить на землю и таким образом обездвижить. Ничего не выйдет — я ушел в сторону и, схватив одного за руку, провел прием самбо и перекинул его через себя. Удар ногой под ребра довершил дело — нападавший скорчился от боли. Как поется в считалочке про десять негритят, теперь осталось двое.
Кажется, они поняли, что меня, несмотря на мои пятьдесят лет, так просто не возьмешь. Теперь они разделились, и тот, который с трубой, начал заходить сзади. В руке у второго блеснул нож. Это уже становилось интересным. Тот, который с трубой, бросился на меня, но я принял трубу на скользящий блок, схватил ее и готов уже был ударить ею самого нападавшего, как вдруг почувствовал, что спина осталась открытой и сейчас второй ударит ножом. Я резко отпустил первого и ушел в сторону. Нападавший с размаху пролетел в десяти сантиметрах от меня, но удержался на ногах. В следующий момент я резко ударил его в прыжке с разворота. Он ловко уклонился и снова бросился на меня с ножом. Второй в этот момент опять ударил трубой. Тут я разозлился всерьез и понял, что надо побыстрее кончать нелепую возню и идти в атаку. Я бросился на того, который был с трубой. Он не ожидал этого, но размахнулся, готовясь снова ударить меня. Я прыгнул вверх и ногой выбил трубу у него из рук. После этого — короткий удар правой в челюсть и тут же другой ногой — в пах. Ага, согнулся, голубчик? Я быстро развернулся, и очень вовремя, потому что у самых моих глаз мелькнуло лезвие ножа. Уклониться, присесть и резко ударить нападавшего под коленку. Он не удержался и упал. Так, отлично. Я прыгнул сверху на него, прижал к земле, схватил его руку с ножом и заломил ее так, что он взвыл от боли. Что-то хрустнуло, и нож выпал. Я подобрал его на всякий случай.
Тут я увидел, что оставшиеся двое поднимаются с земли. Еще удар одному в солнечное сплетение — чтобы знал, с кем имеет дело. Второй поднял руки вверх и что-то залопотал на Таком диком жаргоне, что я ничего не понял. Вдруг что-то мокрое потекло мне за воротник. Я ощупал свою голову и понял, что все-таки они мне хорошо ее расшибли своей трубой. Я сплюнул тягучую слюну с кровью из разбитой губы и, удовлетворенно оглядев поле боя, направился в сторону посольства. «Стареешь, балда, — думал я. — И растяжка теперь не та, и удары твои уже можно отпарировать. Нет, это никуда не годится. Зачерствел ты на канцелярской работе. Все, решено, вернусь в Москву — и в спортзал. А то просто позор!»
— Леонид Юрьевич, — остановил меня на следующее утро начальник советской колонии генерал Коновалов. — Я слышал, вы были на стройплощадке. — Тут он увидел мою забинтованную голову и разбитую губу. — Что это с вами? Неужели там разбили?