– Кто-то из нас? – спросил викарий.
– В некотором роде, – сказал инспектор. – Попугай, я имею в виду.
– Танкред?…
– Да, Танкред. Как вы знаете, у него в репертуаре было много фраз сэра Джона. Видимо, особо важные вещи сэр Джон не доверял бумаге, зато повторял их, раздумывая вслух – неосмотрительная привычка, если держишь при себе попугая. Обычно Танкред крошил и перемешивал свои реплики, как… – он остановился, подбирая сравнение.
– Потом спросим у миссис Хислоп, – предложила Джейн.
– Да, – сказал инспектор. – Но однажды (повторяю, это лишь мои предположения) он произнес подряд несколько фраз покойного сэра Джона, которые проливали свет на судьбу и местоположение индийского наследства. С этого мгновения Танкред был обречен, а мистер Годфри испытал новое вдохновение. Наконец он утвердился в мысли, что сокровища должны быть в чулане – или же в каком-то тайном помещении, в которое есть вход из чулана – того самого чулана, который, как я понимаю, долгие годы заброшен и задвинут шкафом. Кто-нибудь видел его открытым?
– Я – нет, – сказала Джейн. – Ни разу.
– И я нет, – сказала мисс Робертсон.
– Нет, никогда, – сказал викарий.
– Так вот, мистер Годфри собирался туда наведаться, – сказал инспектор. – Полагаю, его останавливали очевидные затруднения. Нельзя же обыскать этот чулан так, чтобы никто этого не заметил. Можно, конечно, попробовать ночью, да искать впотьмах неудобно, и потом, всегда есть опасность, что кто-нибудь придет на шум и спросит, что здесь творится; к тому же и шкаф без посторонней помощи не отодвинуть. А чтобы делать все это днем, нужен хороший предлог; и вдруг там на самом виду окажется что-нибудь ценное, а кругом люди ходят.
За дверью что-то покатилось, и задыхающийся голос мистера Годфри произнес:
– Вот она! Наконец-то! Видимо, она вывалилась из кармана, когда я… когда я сюда заходил.
– Мистер Годфри, – невозмутимо продолжал инспектор, – не один день бился над сочинением этого предлога и продолжал думать о нем в тот момент, когда он спустился вниз и мисс Меррей, занимавшаяся своей выставкой, сообщила ему о намерении открыть чулан и спросила, не поможет ли он ей со шкафом.
– Откуда вы знаете, что он не один день бился и еще продолжал? – спросила Джейн.
– Иначе слова мисс Меррей не вызвали бы в нем такого неописуемого раздражения, – сказал инспектор. – Конечно, он никак не мог допустить, чтобы кто-нибудь другой открыл чулан и начал там копаться, – в тот момент, когда он сам после столь долгих безмолвных трудов был в шаге от блистательной удачи. Но если бы он подумал хоть минуту – повторил бы в уме алфавит, как говорится, – он нашел бы сотню способов отговорить мисс Меррей от этого намерения, причем так, что она ничего бы не заподозрила. Но в нем вскипела желчь. Он видел угрозу всем своим замыслам и был взбешен тем, что люди от большого простодушия хотят сделать то, над чем тщетно билась его изобретательность. Он схватил со стола, что попалось под руку, и ударил мисс Меррей по виску. Полагаю, он никак не хотел этого и уже через минуту раскаивался в том, что сделал. Но мисс Меррей была мертва, и этого не поправить, а у мистера Годфри были свои планы и чулан, куда нельзя было никого пускать.