– Сейчас уже не пишут «оплачем в ней погибшие надежды» и тому подобное, – пояснил Роджер. – Приходится выражать эту мысль другими способами.
– «Эта горячая даль летнего полдня, с пышными, вянущими венками из случайных трав, эти фантастические грабли, прислоненные…» Кажется, я не понимаю.
– У нее есть картина с граблями, – пояснил Роджер. – Эдвардс дал ей пару штук; она обещала, что не сломает. Потом все натыкались на них в самых неожиданных местах. Очень трогательное полотно.
– Пусть так, – пробормотал викарий и продолжил читать: – «Мне вспоминается легенда об одном итальянском художнике, которому предстояло украсить кладбищенскую стену историями о долготерпеливом Иове. Он заметил, что та сторона стены, где он должен был работать, обращена к морю, а потому всегда влажна и точится солью, приносимой морскими ветрами, и предвидел, что из-за этого его краски в скором времени поблекнут и истребятся. Поскольку все, что он мог противопоставить морю, были его предусмотрительность и искусство, он делал грунт из известки и толченого кирпича всюду, где собирался писать фрески, дабы сохранить свою работу в первоначальной свежести. Видевшие его работу по прошествии долгого времени, когда к былым утратам Иова примешались те, в которых нет утешения, – и еще большего времени, когда свет окончательно померк и на стене не уцелел никто, чтобы возвестить о нем, – видевшие это могли бы задуматься о разнообразии и недостаточности тех усилий, которые мы вкладываем в борьбу с забвением, равно как и о невозможности различить, где именно внушения неразборчивого тщеславия граничат с неистребимой и благородной жаждой бессмертия». Это хорошо сказано, очень хорошо, но не очень понятно, из чего вытекает.
– Вы думаете? – обеспокоенно сказал Роджер. – Мне это казалось очевидным. Хорошо, я посмотрю, как это исправить.
– Я уверен, вы все сделаете прекрасно, – сказал викарий, возвращая ему бумаги.
– Вы позволите мне заглянуть в вашу проповедь? В качестве ответного жеста. Вдруг я тоже буду вам полезен?
– Спасибо за предложение, но не стоит, – без воодушевления сказал викарий. – Она еще не дописана, там и сям вместо точных выражений стоят подпорки. В таком виде она не даст верного представления о том, что я намерен сказать, и замечания к ней не будут…
– Вы можете рассчитывать на мою скромность, – заявил Роджер. – Я буду аккуратен, как человек, танцующий на сырых яйцах. Ну, позвольте же мне, пока мы одни, – из меня не выйдет ни слова.
– Ну ладно, – решился викарий. – Держите.
– «Смерти больше не будет», – прочел Роджер. – Прекрасный выбор. Это в самом деле такое обещают?