И этот человек говорит мне, что никто не вмешался бы, даже будь Ландар моим родным братом?
— Презираешь нас? — тихо сказал он, рассмотрев гримасу на моем лице.
— Ну, я ведь всего лишь человек, хоть и видящая, — пожала плечами. — Кто я такая, чтобы судить вас, великих странников, не так ли?
— Возможно, поэтому Ландар и хочет сделать тебя своей женой, — Хэндар остановился, и я не сразу поняла, что музыка закончилась. — Изменить твой статус кардинально. Видящая, да еще и супруга самого князя… Ты станешь не вровень, а выше всех нас, Диана.
Я молчала. Не для того Ландару нужна свадьба, и плевать он хотел на мой статус. Князь хочет полной власти надо мной, хочет укрепить цепь, которая всегда будет удерживать меня рядом с ним. Он раз за разом изменяет мое тело, чтобы оно могло служить ему как можно дольше.
Но говорить это Хэндару бессмысленно, как и любому другому. Среди странников есть негласное правило — никто не вмешивается в личную жизнь других.
Я осмотрела зал затуманенным взглядом. Боги, почему здесь так жарко? Я ощущала, как горит кожа под тонким шелком, кажется, еще немного, и я вспыхну факелом. Ландар смотрел на меня с противоположного конца зала, словно охотник, наблюдающий за бьющейся в капкане добычей. Улыбался.
Я отвернулась, пытаясь не показать вида, что начинаю потихоньку сходить с ума. Мне действительно становилось плохо. Гиперчувствительная кожа пылала, низ живота ныл, ноги дрожали, а во рту стало сухо и горько. Схватила с подноса проходящей официантки бокал, глотнула залпом. На миг стало легче, но уже через минуту я пожалела о сделанном. От шампанского закружилась голова, и от желания — дикого, порочного — стон рвался из горла.
Господи… а ведь я действительно буду умолять его. Умолять взять меня. Ползать перед Ландаром на коленях, стонать, упрашивать… И он будет наслаждаться этим и растягивать мою агонию.
Только не это! Стерпеть то, что он берет мое тело, я еще могла, но вот отдавать гордость, самоуважение, душу? Какой я проснусь после такого? Как смогу жить, вспоминая эту ночь? Я буду ненавидеть не только его, но и себя, неужели князь не понимает этого? Или ему просто плевать, в его древнем разуме отсутствуют такие категории, как жалость, он лишь видит цель и идет к ней?
Считает, что долгие века все сгладят и перемелют, что я просто привыкну? Он будет рисовать на мне знаки снова и снова, пока мое тело не станет принимать его уже по собственному желанию, а душа просто замолчит, исчезнет? Кем я стану рядом с ним?
На миг стало зябко. Ужас от подобной перспективы окатил ледяной водой, слегка остудив жар разбуженного желания.