Он замер и поднял на меня взгляд. В его глазах что-то изменилось, князь дышал короткими вздохами, словно ему было больно.
— Я лишь не хочу, чтобы ты предала меня, — со злостью сказал он, сжимая мою руку. — Понимаешь?
— Ты выбрал неправильный способ, — я отвернулась от его острого, требовательного взгляда.
— Ты не понимаешь по-другому.
Я коротко рассмеялась.
— Правда? Я не помню, чтобы ты пробовал по-другому.
Ландар сжал зубы и провел ручкой по моей коже. На этот раз — резче, жестче.
— Ах, ты о цветах, ухаживаниях, нежности? Это не работает, малыш, — хрипло сказал он, рисуя знак. — Дай женщине всю любовь мира, и она предаст. Только страх и боль держат в подчинении, это я знаю точно.
— Обидно, что ты наказываешь меня за чужие преступления, Ландар, — сухо сказала я, с отвращением рассматривая свою руку. Узор, как всегда, получился прекрасным.
— А ты безгрешна, малыш? — Он заглянул мне в глаза — сплошная беспросветная тьма. Нет, князь не так спокоен, как хочет показаться. — Осуждаешь меня? Считаешь жестоким? Люди придумали законы морали, потому что слишком слабы и слишком боятся умирать. Боятся наказания. Они добры не потому, что так велит душа, а потому что трусливы. И только страх способен подчинять. Такова человеческая природа, и, повзрослев, ты поймешь это, Диана. Я подожду. И направлю тебя.
— Боюсь, мне совсем не хочется взрослеть рядом с тобой, мой князь, — процедила я. — И стать такой же, как ты. Вечность того не стоит. А в людях есть больше, чем ты увидел за свои тысячелетия.
— Любовь? Ты о ней? — он рассмеялся, а я поежилась. Князь наклонился ко мне, зарылся пальцами в мои волосы, притянул ладонью к себе. — Я открою тебе тайну, малыш, — на ухо мне сказал он, — любви не существует. Это самое большое заблуждение человечества. Она так же эфемерна, как крылья странников: никто их не видел, кроме нескольких избранных. Но даже видящие не могут к ним прикоснуться. Это обман, Диана, лишь обман. Есть похоть, инстинкты и сила. Вот и все, малыш.
Он отпустил меня, заглянул в глаза. Я покачала головой.
— Мне тебя жаль, Ландар.
Его лицо исказилось, словно я его ударила. Прищурился, у губ залегли резкие морщины.
— Жаль? Меня?
Наверное, это действительно смешно. Я стою перед ним — уязвимая, хромая, с Кханой на шее и рисунком у локтя, от которого уже ползет во все стороны жалящая боль. И улыбаюсь. И да — жалею его, такого идеального и такого несчастного.
— Не смей, — рявкнул Ландар, сжимая кулаки.
— Как скажешь, — я развернулась и пошла к двери, опираясь на трость.
— По-другому я уже не смогу, — отстраненно сказал Ландар мне в спину. И добавил непонятно: — Не бывает вторых шансов. Ни для кого.