— Больно? — Ян вскинул голову, и я изумилась золотой радужке.
— Нет, — слегка ошарашенно пробормотала я. — Ян… твои глаза…
Он поморщился и снова обвел рисунок. Хоть я и пыталась бодриться, но дурнота подкатила к горлу, и я судорожно задышала, пытаясь удержать свой завтрак в желудке. Черт. Не хватало еще вывернуть его перед Яном! И почему меня все еще волнуют такие вещи?
— Что ты делаешь? — наконец озаботилась я, наблюдая, как он водит пальцем. И тут осенило: — Ты что, надеешься ее убрать? Это невозможно!
— Помолчи, пожалуйста. Я делаю это лишь второй раз.
Я прикусила язык, глядя в его сосредоточенное лицо. Ян чуть касался кончиком пальцев моей руки, и от этого по венам разбегалось живительное тепло.
— Ты зря тратишь эфир, — не удержалась я.
— Это ведь мой эфир, — его губы дрогнули, но смотрел он по-прежнему на метку. — Имею право.
— Это бесполезно, Ян, — повторила я.
— Знаешь, ты так отчаянно в меня не веришь, что это даже обидно, — пробормотал Ян, не поднимая голову.
— Но… — я закусила губу, когда кожу снова кольнуло. И открыла рот. Потому что рисунок у локтя побледнел, а мое состояние ощутимо улучшилось. — Но как? — пораженно выдохнула я. Ведь метку Ландара невозможно удалить!
— Ты читала кодекс странников? — губы Яна вновь слегка изогнулись.
И я отвела взгляд, ощутив приступ желания коснуться их пальцами.
— Читала, — хмуро буркнула я.
— Невнимательно, похоже, — усмехнулся мужчина. Метка на моей коже таяла, исчезала. — Впрочем, как и все. А я вот очень люблю книги, Диана. И кодекс тщательно изучил, занимательное чтиво, надо сказать. Там есть пункт о добровольном телохранителе. Если пробужденный странник по своей воле берет на себя обязательства хранить жизнь находящегося в опасности человека, то воля телохранителя становится решающей по сравнению со всеми остальными странниками.
Я осмыслила, моргнула и чуть не завопила на всю Башню:
— Что?! Но это же значит…
— Тише. Не стоит кричать об этом, — Ян ладонью закрыл мне рот.
Боль схлынула вместе с меткой князя, чувствовала я себя прекрасно, и прикосновение его руки отозвалось внутри сладкой мукой. Ладонь у Яна была шершавой и очень теплой. Мне захотелось открыть рот и коснуться ее языком. Лизнуть, чтобы почувствовать чуть соленый вкус.
Он убрал руку, а мне стало ужасно жаль, и потому я нахмурилась.
— Спасибо. Кажется, ты снова меня спас.
Не знаю почему, но ему мои слова не понравились. Помрачнел, встал резко, отошел к столику, на котором стоял графин с водой.
— Обращайся.
Я закусила губу. И тут до меня дошло.
— Ян, — очень медленно протянула я, лихорадочно соображая. — Ты только что сказал, что делаешь это второй раз. Второй?