Он начал водить над ним ладонью, а затем едва видно скривился от вспышки острой боли. Стоит отдать ему должное, медик попытался скрыть свои ощущения.
А ощущения эти, как рассказывали Алексу, были сродни тому, как если на открытую рану насыпать сначала соли, затем текилы, а потом позволить все слизнуть псу с шершавым языком.
Именно это светлые колдуны испытывали, когда пытались каким-то образом воздействовать на черных. Благо в обратную сторону данное правило не работало.
– Вы…
– Анальгин и пара бинтов с перекисью – и я счастлив, – чуть тускло улыбнулся Дум.
По его виску стекала довольно жирная струйка крови, а волосы на голове слиплись в нечто невразумительное.
– Может?.. – Колдомедик протянул шприц. – Обезболивающее. Сильное. Поможет восстановить источник.
– Химией не балуюсь, – Алекс отодвинул руку медика в сторону и стряхнул пепел с сигареты на пол, – только натуральное.
– Ох, знали бы вы, юноша, сколько химии в этом вашем “натуральном” продукте. Пестициды, химикаты…
Следующие несколько минут, которые ушли у медика на то, чтобы перебинтовать голову пострадавшему, Алекс слушал лекцию о том, что в табачных изделиях всякой дряни содержалось иногда больше, чем в отходах производства химических предприятий.
Когда медик освободился и они с Алексом распрощались при помощи крепких рукопожатий, то в сторону мага направились Грибовский и Чон Сук.
Одного взгляда на этих двоих было достаточно, чтобы понять, что они принадлежали к одному и тому же ведомству. И дело было вовсе не в цепких взглядах, какой-то особенности походки или в том, что их слушались матерые оперативники, все еще держащие периметр в ожидании прибытия экспертов-ботаников.
Нет.
Вовсе не в этом.
Грибовский и Чон Сук банально оба носили плащи. И если пирсингованный отдавал предпочтение кожаному черному, то за Чон Суком развевались полы коричневого, из парусины или чего-то подобного.
– Что здесь произошло?! – рыкнул зычный бас.
Алекс заглянул за спину так и не успевшего даже рта раскрыть майора. На пороге зала появилась личность, резко контрастирующая со своим голосом. Настолько глубокий, почти как из трубы, бас принадлежал щуплому, невысокому мужчине, который уже давно не мыл, а брил голову, стараясь казаться не облысевшим, а побритым налысо.
Он бегал от одной развалины к другой, охал и вздыхал:
– Ваза династии…
– Копье эпохи…
– О боги! Секира! Секира Олафа Северного! Да вы хоть знаете, какова ее оценочная стоимость?!
Видимо, куратор музея. Он держал в руках древний артефакт с той нежностью, с которой не каждая мать может родное дитя на руки поднять.