Тихвинское осадное сидение 1613 г. (Курбатов) - страница 17

Помимо запорожской «ездящей пехоты», с 1612 г. в составе шведско-новгородских войск действовала еще и настоящая польско-литовская конница — 300 поляков, литовцев и черкас, которые ушли от Ходкевича в 1611 г. по окончании ливонских кампаний — также из-за неуплаты заслуженного жалования. Делагарди не только стал выплачивать им «корм», активно используя в боевых действиях — эти литовцы стали получать от него поместья в Новгородской земле, выморочные или же изъятые у «изменников». По роду службы это были, скорее всего, и легковооруженные всадники («казаки»), и копейщики — «пятигорцы» и «гусары»: польско-литовская конница того времени состояла из этих бойцов почти в равной пропорции. Под Тихвином одну конную розу возглавлял ротмистр Холаим Иванов[38].

В марте 1613 г. в Новгороде была собрана сводная из представителей всех пятин сотня кн. Федора Черного-Оболенского, которая должна была принять участие в походе Эверта Горна в Старую Руссу — против возможных набегов черкас[39]. Через три месяца русские подданные шведского королевича были брошены и под стены Тихвина. Многих из них Делагарди искусно ввел в заблуждение, представив царя Михаила очередным безвольным ставленником казаков; от служилых людей требовалось делом показать верность Карлу Филиппу, прибытие которого в Выборг ожидалось со дня на день. Кстати, 7 августа, уже из Выборга, принц и сам потребовал «над теми воры-изменники, которые на Тихфине… поиск учинити»[40]. Дворяне и дети боярские (до 300 чел.) выступили в поход во главе с самим боярином кн. Одоевским. Среди них выделялся небольшой отряд новгородских новокрещенов — потомков казанских и иных татар, которых со времен Ивана Грозного русские цари селили в Новгороде. Вместе с тем, стрельцы, остававшиеся на службе Новгородского правительства, как правило, использовались лишь в гарнизонах — в их верности шведы испытывали большие сомнения.

Итак, с обеих сторон воевали профессионалы с немалым боевым опытом; каждый отряд отличался своим особенным образом действий, но в целом ни один из них не выделялся каким-то превосходством, связанным с присущими только ему вооружением и тактикой. Зато великая разница существовала в моральном настрое войск. По образному выражению К. Ф. фон Клаузевица, на войне «физические явления подобны деревянной рукоятке, в то время как моральные представляют подлинный отточенный клинок, выкованный из благородного металла»