Итак. Давай порассуждаем о том, что такое предназначение? Как мы его себе представляем? Пожалуй, если объединить все известные нам значения этого слова, то можно охарактеризовать его следующим образом: некое ответственное задание свыше, которое мы должны исполнить в этом мире. То есть определенная миссия, некий дар, который мы должны в себе понять, потом раскрыть и далее реализовать в обществе и внедрить в человеческие умы или души.
Несомненно, так оно и есть, и когда мы бываем свидетелями этого зрелища, то проникаемся чем-то особенным изнутри, великим. После такого явления хочется становиться лучше, выше и, что естественно, нам может захотеться стать такими же гениальными, каким мы считаем человека, нашедшего себя в этом мире и заслуженно находящегося на своем месте. Но. Не все из нас выросли свободными. То есть я хочу сказать, что все мы рождаемся свободными, однако различные обстоятельства, в которые входят и нравы страны, и принципы семьи, и стереотипное мышление воспитывающих нас людей, влияют на нашу личность. И чаще они забирают эту свободу быть собой, чем поддерживают стремление самовыразиться естественным и желанным для нас путем.
Каждого подавляют по-своему. Кого-то берет в оборот строгая религия, максимально ограничивающая умение мыслить независимо, наделяющая чувством неполноценности (неполноценности человека как вида в принципе) и страхом перед заявленным невидимым авторитетом. Кому-то обрезают крылья принципы семьи, базирующиеся, например, на передаче крупного бизнеса из поколения в поколение без учета способностей и желаний всех нынешних и последующих поколений. А кого-то (что происходит чаще всего) разъединяют с пониманием, кто есть я, собственные родители или опекуны, желая ну, естественно, этого пресловутого «самого лучшего» и не особо вникая в характер и индивидуальность того, кто появился в семье, тонкими манипуляциями или грубыми приказами ломая психику, разрушая или формируя ложную личность, давая непрошеные советы и навязывая собственные мечты.
Так мы, вырастая, отдаляемся от самих себя настоящих порой настолько далеко, что может не хватить и целой жизни, чтобы обрести себя снова. К этому, безусловно, необходимо стремиться, даже осознавая, что не все о себе останется понятным даже на смертном одре. Но ведь потребность почувствовать себя таким же гением и мучительно ноющее в раненой душе желание дать людям что-то столь же прекрасное, как дает тот, кто нашел себя, возникает не раз и не два, здесь и сейчас – и когда тебе восемнадцать, и когда тебе восемьдесят. А ты так и не знаешь, кто ты такой.