— Один? Разве не одиночество источник самых страшных грехов и пороков? — настаивал его белобрысый сосед. — Оно может заронить в душу семена черной меланхолии, которая воспрепятствует нормальному движению жидкостей нашего тела, что повлечет за собой разнообразнейшие недуги и телесную дряхлость. Аристотель так прямо и пишет в своем трактате «О душе». Ты что, хочешь прежде времени постареть в панцире собственной гордыни?
У Данте на лице было написано такое удивление, что его собеседник рассмеялся.
— А ты думал, что я неграмотный? — воскликнул он, явно довольный произведенным впечатлением. — Но я по твоей одежде и твоим повадкам сразу понял, что ты — как и я — ученый!
— Аристотель никогда не писал ничего подобного. Особенно в трактате «О душе», — заявил поэт, по-прежнему прислушиваясь к словам чужестранцев, которые, кажется, заговорили о каком-то храме.
— Значит, об этом писал кто-то другой! — ухмыльнулся белобрысый и опять потянулся рукой к шее Данте, который машинально отшатнулся и раздраженно оттолкнул его руку.
Наверное, поэт ударил по ней довольно сильно, потому что белобрысый вскочил и во весь голос заорал, что его бьют. Все повернулись к Данте, а кое-кто уже начал приближаться к нему с другой стороны зала.
— Он ударил Теодолино! Держите его! — выкрикнул здоровенный верзила, одетый в кожаную куртку без рукавов, украшенную шляпками железных гвоздей. Схватив в руку огромный медный ковш, он показал им на Данте.
К столу, за которым сидел поэт, с двух сторон стали подбираться какие-то люди. Данте завертел головой по сторонам в поисках выхода. При этом одной рукой он отпихивал наседавшего на него белобрысого, который внезапно впился поэту зубами в руку. Заорав от боли, Данте изо всех сил ударил его свободной рукой в лицо. Белобрысый отлетел в центр зала и с грохотом опрокинул стоявший там медный светильник. В воздух взлетел сноп искр и раскаленных углей, и теперь уже заорали те, кого они обожгли. Обожженные позабыли о Данте. Они прыгали и скакали на месте, стряхивая угли с волос и одежды. Однако остальные по-прежнему с угрожающим видом приближались к поэту.
Данте понял, что ему несдобровать. Великан с медным ковшом был уже совсем рядом и бросился на поэта, но вдруг споткнулся и грохнулся на пол. При этом поэту показалось, что ему ловко подставил ножку один из тех четверых мужчин, чей разговор он пытался подслушать.
Воспользовавшись новым замешательством, Данте в несколько прыжков добрался до двери. На пороге он на мгновение задержался, обернулся и показал посетителям таверны кукиш.