— А может, мы должны смотреть как раз на вращающиеся части? — предположил поэт.
Альберто обхватил голову руками:
— Аль-Джазари утратил рассудок! Что, если этот механизм не имеет прикладной цели, а лишь должен продемонстрировать его мастерство? Вдруг на его создание Аль-Джазари подвигла слепая гордыня?
— Замечательный, но ненужный механизм? Вряд ли из-за него убили бы столько народа!
Мастер поднял на поэта удивленный взгляд, но Данте не дал ему пуститься в расспросы.
— Попробуйте догадаться, для чего он предназначен. Вы даже представить себе не можете, как это важно!
— Дайте мне еще времени!
— Времени-то у нас меньше всего… — пробормотал Данте.
Механик вновь погрузился в изучение механизма, а поэт огляделся по сторонам.
В углу притаился Амид. Он тихо сидел на коврике и беззвучно молился. Поэт присел на ящик у верстака, положил на руки подбородок и стал наблюдать за юношей.
Данте знал, что сарацины во время молитвы поворачиваются лицом к Мекке, но вид молодого человека, уткнувшегося лицом в глухую стенку и шептавшего одними губами непонятные заклинания показался поэту до крайности нелепым.
Казалось, молодой раб почувствовал его усмешку, прервал молитву и злобно покосился на Данте.
— Расскажи мне о вашем рае, язычник. Что об этом пишут в ваших книгах? — спросил его поэт. — И не обижайся на меня за то, что я прервал твою молитву.
Данте действительно немного пожалел о том, что помешал Амиду, но тут же раздраженно напомнил себе о том, что слова язычника все равно улетали в пустоту.
— Поднявшись на седьмое небо, Пророк на крыльях волшебного крылатого коня Бурака вознесся в чертоги всемогущего и всемилостивейшего Аллаха, который раскрыл перед ним тайны всех вещей.
— И что это были за тайны?
— Аллах запечатал уста Пророка печатью молчания. Больше никто не должен об этом знать.
— Ну конечно же! А все потому, что твой «пророк» ничего не видел. С какой стати Богу рассказывать свои тайны какому-то язычнику. Вознестись к свету вообще можно лишь в искупление людских грехов и как предупреждение человечеству.
— Магомет — благороднейший из людей. Он первый и последний пророк. Кто же, кроме него, мог удостоиться чести посетить горнее царство и рассказать о нем?
— Господь может призвать к себе и самого жалкого грешника, если его разум способен видеть больше, чем рациональное сознание простого человека. Разум такого блаженного озарен искрой горнего огня.
— Вы говорите о себе, мессир Алигьери?
Данте раздраженно пожал плечами:
— Значит, ваш рай находится выше хрустальных сводов небес! И что же он собой представляет?