Магьер тяжело вздохнула, и на ее погрустневшем лице отразилось глубокое, почти детское разочарование. Лисилу вдруг отчаянно захотелось обнять, утешить ее, но боль в ногах живо напомнила ему, что Магьер далеко не так безобидна. В Миишке они будут завтра, и этого достаточно — даже для нее. Пускай себе, если хочет, кусает локти с досады, а он, Лисил, до утра шагу больше не ступит.
— Честное слово, так будет лучше всего. Не хочешь же ты поднять смотрителей среди ночи? — Лисил помолчал, ожидая согласия либо яростного отпора, но Магьер не проронила ни звука. — Что если город ночью выглядит неприглядно и уныло? Нет уж, мы войдем туда как приличные люди, около полудня, и впервые увидим город при свете дня.
Мгновение Магьер молча смотрела на него, затем кивнула.
— Да я просто хотела… Нет, что-то гонит меня туда, управляет мной, дергает за ниточки, как марионетку.
— Вот только не надо поэтических сравнений! — фыркнул Лисил. — Раздражает, знаешь ли.
Магьер замолчала надолго, и они принялись привычно обустраивать лагерь. Малец все так же носился вокруг, вынюхивал что-то в траве, разрывал песок, упиваясь тем, что наконец избавился от клетки на колесах.
Лисил то и дело поглядывал на солнце. Быть может, они слишком много времени провели в сырой и тусклой Стравине? Влага и сырость совсем не одно и то же. Влага — это соленые брызги моря, бережно осушаемые ветерком. Сырость — когда, ночуя в горах, дрожишь от холода под одеялом и смотришь, как ползет по стенам плесень.
— А в Миишке мы будем видеть это каждый вечер? — спросил он вслух.
— Что — это?
— Закат… Озаренный светом горизонт, вода и пламень.
На миг Магьер наморщила лоб, словно Лисил говорил на непонятном ей языке, потом смысл вопроса все же дошел до нее. Она тоже глянула на море.
— Полагаю, что так.
Лисил хихикнул:
— Признаю свою ошибку. Ты просто не способна выражаться поэтически.
— Собери-ка лучше хвороста, ленивый ты полукровка!
Они разбили лагерь довольно далеко от берега, но все равно казалось, что бескрайнее море дышит и ворочается почти рядом. Последний отблеск дня погас на горизонте, густые кроны старых деревьев прикрывали их от вечернего похолодавшего ветра. Лисил рылся в мешках, сваленных как попало в тележке, — там должны были еще остаться яблоки и вяленое мясо, — когда Малец вдруг перестал игриво носиться вокруг лагеря и застыл, бдительно навострив уши. Глядя на лес, он зарычал — такого рычания Лисил от него никогда не слышал.
— Что случилось, малыш?
Пес не шелохнулся, не изменил бдительной стойки — словно он был волком, издалека выслеживающим добычу. Его серебристо-голубые глаза стали темно-серыми, верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.