Страна подхватила их призыв, но почва у студентов была выбита из-под ног уже тем, что они не имели своей национальной культуры, своей литературы и воспитывались на том утверждении, что самая высокая культура у потомков черных собак, а признавая ее превосходство, они должны были признать их превосходство и во всех других отраслях жизни и покорно признать себя побежденными, ибо их родной язык с давних пор был бесписьменным говором. Культура, древность и сила ее стали оружием порабощения страны у угнетателей и освобождения у угнетенных. Но угнетенным было нечем бороться. Студентов разогнали, большая часть их погибла в рудниках, многим был закрыт путь к образованию, а значительную часть расстреляли в подвалах Тайного Совета.
Страна опять наполнилась стонами и кровью, расстрелы следовали один за другим, население репрессиями старались загнать в их черные норы, в вонючие переулки предместий, где они должны были жить. Но народ, снова разбитый и уничтоженный, сжав зубы, ждал своего часа, часа расплаты. Когда золотые и пурпурные кавалькады врага гарцевали по улицам, в темных переулках нищие, высосанные работой люди грозно сжимали кулаки, и недобрый огонек загорался в их глазах: «Скорей бы. Когда же явится этот девятый Ян?»
По ночам горели усадьбы врагов, подожженные неведомой рукой, пылали их амбары и скирды хлеба. Огонь разгорался все сильнее.
К[огда] ж[е] я[вится] э[тот] 9-й Ян?
Горожане ломали здания канцелярий, вслед скакавшему врагу слышались явственные угрозы, появлялись на стенах белые листки. Их срывали, но наутро они появлялись в десять раз больше. Сжимались кулаки, кипела злоба. Когда же придет этот девятый Ян?
Горняки рубили породу, умышленно вредили и портили в штольнях, скидывали в только что пробитую дудку надсмотрщиков, пели песни, когда их расстреливали. И в глазах их стоял один и тот же вопрос: «Когда же придет этот 9-й Ян?»
Студенты пели в университете дерзкие песни, избили ректора-врага, полиция расстреляла их в актовом зале (большой Ауле), на месте. И когда пуля попадала ему в грудь, он, глядя в небо, синевшее за готическими стеклами университета, вопрошал мертвыми глазами: «Когда же придет этот 9-й Ян?»
По всей стране мелкие бунты сотрясали воздух, проворные руки убивали в переулках солдат, за кружкой вина в кабачках велись неспокойные дерзкие речи, ловкие руки прятали оружие. Связанная, обездоленная, несчастная страна вопила, звала, вопрошая, как из единых уст: «Где ты, где ты теперь, 9-й Ян, приди, отзовись на наш крик, помоги!».