— Рассказывай, — напустился Патш. — Ну, если это не так… Ну-ка, Михель, правда то, что он сказал?
— Правда, — ответил подавленно Михель, он совсем потерял мужество, но решил лгать как можно изворотливее.
— Хорошо, — несколько смягчился Патш, — теперь надо гнаться за ним.
И смотрите, если он уйдет — я сдеру с вас шкуру. За мной!
Идти за Патшем было вовсе не трудно из-за его хромоты, и они двинулись вперед.
Сторож у Жабьей Норы рассказал им все, что знал. Да, Обахт действительно проходил, он окликнул его, тот ответил… да, ответил что-то… вроде «погоди» (сторож сразу унюхал, куда дует ветер, и как истинная лиса решил тоже лгать до последней возможности). Тогда Патш, которому нога затрудняла движение, послал в башню св. Фомы к Церберу (его так называли все, будто у него не было собственного имени) с вопросом: не проходил ли там Обахт. Ответ последовал: нет, не проходил. Отрицали и другие караульные.
— Как в воду канул, — вздохнул Михель.
— Да, — прибавил Франц, — одного я не понимаю — как он, больной и битый, мог одолеть такого льва, как наш Обахт.
— Замолчите! — заорал Патш, начинавший догадываться о том, что произошло в камере, и клявший себя за то, что не послушался намека чиновника управления охраны порядка, — надо искать. Он не мог никуда деться. Проверьте по дороге все закоулки.
Замелькали факелы, на поиски Косы был поднят весь гарнизон цитадели, в каждом коридоре было оставлено только по одному часовому. Машина, поднятая тревогой, была пущен в ход.
* * *
Окостеневший, измученный человек вдруг очнулся на камне и увидел, что по стенам мелькают огни факелов и слышатся тревожные крики. Потом где-то вблизи ударила пушка.
«Тревога, меня ищут, — подумал он. — Ах, смерть-смертушка». И ему представились лица тюремщиков, допрос, вонючая и грязная камера — представились с такой яркостью, что он сразу встрепенулся.
«Нет, нет, все что угодно, только не это. Уж лучше разбиться, уж лучше со стены вниз головой, чем попасться опять им в руки». Лихорадочно обвязал он вокруг камня веревку (откуда силы взялись) и начал скользить по ней. Скольжение становилось все быстрее, — вот и конец веревки. Он повис и ощупал ногами стену. На ней был выступ, где можно было стать. Стоять, опять стоять. Нет, все что угодно. Он помедлил минуту и потом, одержимый бешеной жаждой свободы, такой жаждой, когда уже все равно — жить или умереть, бросился с высоты вниз.
Он упал сравнительно удачно, до земли было не так уж далеко, как он думал, к тому же заросшее болото смягчило падение. Он провалился, вылез, пополз вперед с бесстрашием пьяного. Тонкое чутье, знание болота (он был учителем в Жинском Краю — там, где он граничил с Болотной Боровиной), а также неустрашимость и быстрота помогли ему добраться до более сухого места. Тут он не выдержал и побежал, низко сгибаясь. Три раза проваливался он и, когда добежал до камышей, то был похож на животное от грязи, которая на нем налипла. Уже почти у самых камышей он увидел, как от башни Фомы оторвалась с надрывным шипением ракета и осветила болото, по которому он только что бежал. Коса бессознательно высунул язык и показал его крепости, а потом, одумавшись, бросился бежать в камыши.