Подписи под письмом не было. Ян задумался. Он встал и начал пить вино прямо из графина. Ему было больно уходить, очень больно, он любил ее. Полупьяный от волнения, не от вина, нет — он прижался лицом к ее письму на столе и начал шептать какие-то ласковые слова. Потом приподнялся, твердо сжал губы и сказал: «Милая, я уйду, но мне мне оч-чень, о-о-ч-чень тяжело. Что же делать, я уйду, раз ты меня просишь, я уйду, хорошо. Ниса, Нисочка, что же мне теперь без тебя делать?»
Он распечатал второе письмо, тоже без подписи, по нему бежали короткие кривые строчки, загибающиеся в конце вниз.
«Вы меня не знаете, да и не нужно знать. Я студент нашего университета. Теперь вы, конечно, уже не можете помочь, вам нужно самому бежать, как я знаю, но помогите ему хоть продуктами. Дело вот в чем. Вашего друга Багу вчера арестовали за дебош на улице (он искалечил одного филера и избил другого), а на самом деле за то, что оказал помощь вдове мятежника, у которой умер ребенок. Она улизнула из их лап, и они закатили Вольдемару полтора месяца тюрьмы».
Ян встал и, как мертвый, упал на кровать. Что же это? Багу-то за что, за что его, простого, милого, доброго человека. Что же это за страна, что же это за угнетение. Боже, боже. К черту. Что же Бог, за чем же он смотрит? Сволочи, идиоты. Пусть его гонят, пусть, но Багу за что? Бага, Бага! Нет, в такой стране все может случиться. Могут и его схватить, хватит у них наглости и на это. Тут говорят о свободе личности. Нет ее, нет, нет и нет. Нет, бежать отсюда, пока цел. Взяли Багу, могут и его. Ни за что! Эх, люди, люди — свиньи. А Бага, милый Бага в тюрьме, Бага, такой веселый, такой честный, сидит за решеткой.
Ян схватил письмо и бросился на теткину половину.
— Тетя, я уезжаю! — Она в тревоге поднялась с кресла. У нее удивленно открылись глаза:
— Куда? Зачем?
— Еду. Куда — не знаю. Вы помните, я уже давно говорил вам о намерении проехать по стране.
— Ян, мальчик мой. Я вижу — тут что-то не так. Но что же это, что? Скажи, не лги.
Ян низко опустил голову. Она продолжала:
— Ян, я требую от тебя честного признания. Тебе что-то грозит?
— Да, тетя, — с трудом ответил Ян, — дело в том, что я убил… нет, не убил, а смертельно ранил на дуэли сегодня утром Гая фон Рингенау.
Тетка вскрикнула и без сил опустилась в кресло. Она ловила ртом воздух.
Ян кинулся к ней на помощь. Но она справилась с собой и ответила:
— Не надо. Но почему это? Ведь ты был всегда тихим, миролюбивым мальчиком.
— Да, я миролюбивый, — упрямо наклонив голову, ответил Ян, — но сейчас я не жалею, что я ранил его, а жалею, что не убил. Этим сволочам вольно смеяться над человеком, над его национальностью, задирать на балу, когда ты мирно танцуешь со своей любимой девушкой. Они считают, что им все дозволено. Они заразили чахоткой Шуберта, взяли в тюрьму Багу, хотели убить меня — эти солдафоны. И жаль, жаль, тысячу раз жаль, что не убил этого бурбона. Чему же вы меня учили, тетя? Ведь не все благополучно в мире, теперь с меня как маску сняли. За два дня я увидел много несправедливого, так много! Почему вы скрывали это от меня? У нас много плохих людей, верно?