Вооружение сармат и их воинственность красочно описывают древние авторы. Овидий говорит, что «между ними нет ни одного, кто не носил бы налучья, лука и синеватых от змеиного яда стрел» (Овидий, V. 7, 12–20). О «мечущем огромное копье сармате» пишет Валерий Флакк (Флакк. Аргонавтика, VI. 162), об их воинственности — Сидоний: «кочевое скопище— суровое, хищное, бурное»; «народ кровожаднейший и посвященный Арею, считающий спокойствие за несчастие», — вторит ему Либаний. «Сарматы не живут в городах и даже не имеют постоянных мест жительства, они вечно живут лагерем, перевозя свое имущество и богатство туда, куда привлекают их лучшие пастбища или принуждают отступающие или преследующие враги; племя воинственное, свободное, непокорное и до того жестокое и свирепое, что даже женщины участвуют в войнах наравне с мужчинами», — заявляет Помпоний Мела (Помпоний Мела, III, 33).
Чем глубже мы пытаемся «заглянуть» в горы, тем меньше в местной культуре находим сарматских черт; это лишь отдельные предметы вооружения и детали костюма и украшения, бронзовые зеркальца-подвески, что является хорошим хронологическим, но не этническим показателем.
Сложнее обстоит дело с деталями погребального обряда, которые можно связывать с сарматами. Пока в распоряжении археологов было еще мало материала, сложился определенный взгляд на то, какие признаки можно связывать с сарматами; к ним относили наличие меловой подсыпки, перекрещенные голени, положение кисти руки на тазовых костях. С увеличением общего количества материала самые простые подсчеты показали, что рассматривать эти признаки в качестве этнических нельзя; например, на Маныче, в зоне обитания сираков, меловая подсыпка отмечена менее чем в 2 % погребений, а в позднесарматских памятниках, согласно сведениям М. Г. Мошковой, — в 19,7 %.
Еще в 1963 г. И. С. Каменецкий пришел к выводу, что в погребениях меотов, коренных обитателей средней и нижней Кубани, такая деталь погребального обряда, как перекрещенные ноги, встречается чаще, чем в собственно сарматских памятниках. Подсчеты по позднесарматским комплексам, произведенные М. Г. Мошковой, показали, что в целом этот признак составляет лишь 3,5 %, увеличиваясь по направлению к юго-западу до 7–8 % (очевидно, как она полагает, под влиянием меотов). Это же касается положения кисти руки на тазовых костях: в позднесарматских памятниках этот признак составляет около 20 %, поэтому нельзя, рассматривая северокавказские памятники, перечисленные детали обряда считать признаком сарматского влияния.
Вообще, наблюдения по погребальному обряду могут лишь в том случае служить нам основанием для каких бы то ни было этноисторических построений, когда подсчитаны по дробной программе не только все материалы с изучаемой, но и со всех сопредельных территорий. Коль скоро это не осуществлено, наши выводы остаются предельно гипотетическими.