Ага, вот и дверной звонок тренькнул, голодный муж с работы пришел. Открыла ему дверь, отступила на шаг, стала смотреть, как он поворачивается по-медвежьи в крохотной прихожей, освобождаясь от набухшей дождем куртки. Надо бы постирать ему куртку-то, совсем соляркой пропахла.
– Леш… Дай-ка куртку, я ее в машину засуну. К утру, думаю, высохнет.
– Так недавно же вроде стирали…
– Дай, говорю!
– Да ладно, ладно, чего ты… Погоди, права из кармана достану. А то постираешь с правами, как в прошлый раз. Помнишь? Мне в рейс надо, а права в нерабочем состоянии!
– Да помню, помню… И ничего особенного с твоими правами тогда не случилось. Ну, размылись немного, подумаешь…
– Ага. Это ты начальству моему объясни – про немного-то. Хорошо, что теща за меня заступилась, она на нашей птицефабрике свое слово имеет. И вообще… Если б не теща, меня бы и на работу не взяли… Она, родненькая, за меня слово замолвила. Сама знаешь, как у нас тут с работой – десять мужиков на одно место. Легче в твой медицинский поступить, чем в Одинцово на работу устроиться.
– А ты прям так гордишься рабочим местом, будто оно твое главное жизненное достижение!
– А что, может, и главное… Работа есть, жена любимая есть, чего мне еще? Или… Погоди, как там? Надо еще сына родить, дерево посадить да дом построить? Так и это все сделаем! Кстати, о доме, Анют… Мне на эту тему как раз с тобой поговорить надо.
– Что, прямо сейчас? И ужинать не будешь?
– Почему, очень даже буду… Вот за ужином и поговорим. Чую, у тебя щами пахнет…
– Да, все готово уже. Хорошая жена хорошему работящему мужу щей наварила, все глаза проглядела, ожидаючи. Иди, работящий муж, мой руки, за стол садись. Наворачивай свои законные щи.
Он глянул на нее несколько настороженно, уловив в голосе раздраженные нотки. А ей вдруг не по себе стало – чего вдруг ощетинилась? Он же и впрямь – голодный.
– Ань… Ты чего? На работе, что ль, неприятности?
– Дались вам всем эти неприятности… Нет у меня никаких неприятностей. Все нормально, Леш, не обращай внимания. Чего-то я сегодня…взгрустнула немного.
– А… Ну ничего, бывает.
Крепко усевшись за стол, он с аппетитом принялся наворачивать горячие щи, сопровождая каждую отправленную в рот ложку специфическим прихлебывающим звуком. И хлеб не кусал, а будто рвал зубами. Она присела напротив, стала смотреть, как он ест. Нет, вовсе ее не раздражал процесс Лехиного одержимого насыщения. Наоборот, нравился даже – экая красота сермяжной мужицкой породы! А что правилам хорошего тона не обучен… Да уж, простите, не обучен. Здесь все так едят. И представить даже такую картину невозможно, чтобы Леха вдруг начал маленькими кусочками хлеб откусывать да вальяжно ложку с супом ко рту подносить. Природа, мать вашу, против нее не попрешь.