(Слава Богу, до подобных мерзостей Мария Сергеевна доразмышлялась не сама — имея подвижную психику, она вмещала все несообразности и противоречия «единственно верного учения», отнюдь не испытывая мучительных неудобств — её «просветил» муж… Лев Иванович Окаёмов… И, стало быть, ничего удивительного, что Лёвушкины гнусные измышления заставляли Марию Сергеевну часами простаивать на коленях в молитвах за своего непутёвого супруга! Следует заметить — не без приятности: когда после долгих молитв ныли натруженные колени, женщине начинало казаться, что так, ценой незначительного страдания, — ой ли, так-таки и страдания? — она искупает Лёвушкины грехи…)
А сон всё не шёл, и, из-за несостоявшегося разговора и не принятого решения опасаясь бессонницы, — со всеми её соблазнами — Мария Сергеевна около одиннадцати часов встала с кровати, опустилась на колени и горячо молилась почти до полуночи…
…увы! То ли несделанное дело, то ли беспокойство о том, что оно не сделано — женщине не удалось избежать искушения во сне: недавно мелькнувшее в уме мимолётным облаком, привиделось наконец-то уснувшей Машеньке с неумолимой чёткостью — ну да, то самое: будто она своего беспутного Лёвушку вразумляет ремешком, словно озорника-мальчишку. И вид его обнажённых, в ходе сего воспитательного процесса ритмически вздрагивающих ягодиц сводил с ума Марию Сергеевну — распаляя греховной страстью всё её естество. И — самое ужасное! — в этом нечистом сне она не могла помолиться об избавлении от бесовского соблазна, ибо разом забыла не только все до единой молитвы, но даже и имя Спасителя. Он есть — это Мария Сергеевна помнила, но вот кто — Он?.. С каждым увесистым (но и ласковым!) шлепком брючного ремешка по мужниным бесстыже белеющим округлостям женщина, всё сильнее обуреваемая плотскими желаниями, всё основательнее забывала о своей душе! Кто — Он?.. Увы! В этом бесовском сне Мария Сергеевна напрочь забыла имя Спасителя. Помнила только — Он существует…
«Слава Богу, хоть это помнила! — подумала при пробуждении женщина, донельзя испуганная бывшим во сне искушением. — Всюду похоть и всё — соблазн! Господи, оборони! Не введи в искушение, но избавь от лукавого! Исповедаться! Не откладывая! Отцу Никодиму!»
Приняв сие благочестивое решение, Мария Сергеевна встала, наскоро помылась под душем — последние три года вид всякого обнажённого тела (даже — и своего) очень её смущал, а поскольку в сорочке не вымоешься, то все водные процедуры женщина постаралась сократить до необходимого минимума — позавтракала кусочком варёной трески (а отец Никодим всё же настоял на каком-то количестве животных белков в её рационе) и засобиралась на службу: сегодня необходимо выйти пораньше, дабы по пути завернуть в церковь и исповедаться в своих греховных томлениях. Машеньке мучительно не хотелось целый день носить в себе тяжесть явившегося во сне соблазна — лучше самая строгая епитимья, которую, услышав о её гнусных мечтаниях, наложит на неё отец Никодим.